И Попов - Пути в незнаемое

Лет двадцать назад в «Юности» был воспроизведен любопытный документ — письмо-рисунок, которое послал одному своему товарищу двенадцатилетний Володя Ульянов. Письмо на березовой коре, рисунками-символами — точь-в-точь как это делали индейцы. С надписью — чтобы не было у товарища сомнений — «Письмо тотемами»…

Позже Ленин-литератор, революционный публицист, много раз использует в своих произведениях образ «последнего из могикан» Фенимора Купера — причем единственный из художественной литературы США.

Понятно, не числом цитат определяется знание литературы той или иной страны. Особенно у Ленина. В воспоминаниях В. В. Адоратского сказано по этому поводу: «Есть писатели, которые дают в своих произведениях все, что они вообще могут дать. Личное общение с такими людьми не прибавляет ничего нового. Владимир Ильич был больше своих литературных работ, несмотря на все богатство их содержания и их глубину».

И нам известны многие авторы, которых Ленин любил, но ни разу в своих работах не упомянул. Верхарн, например. Или Байрон. В доме-музее В. И. Ленина в Подольске частично восстановлена библиотека, которой Ленин пользовался, когда жил здесь летом 1900 года. В ней четыре тома Байрона. Шесть «байроновских» книг — включая и творчество поэта, и литературу о нем — было у Владимира Ильича в его библиотеке в Кремле. Но даже упоминаний Байрона у Ленина нет. Еще пример. В воспоминаниях того же В. В. Адоратского рассказывается о встрече с Лениным весной 1908 года на лекции о Шекспире в Женевском университете. Ленин в это время работал над «Материализмом и эмпириокритицизмом», но на Шекспира в этой работе он, как известно, не ссылается.

Вот так и с американской литературой. Известно ведь, что настольной книгой Володи Ульянова в детстве была «Хижина дяди Тома» Бичер-Стоу; что единственная ленинская книга, целиком посвященная зарубежной тематике, — о США; что первым иностранцем, принятым главой правительства только что рожденного революцией Советского государства, был американский публицист Альберт Рис Вильямс; что Ленин общался со многими деятелями американской культуры и дал «путевку в жизнь» ридовским «Десяти дням».

Луиза Брайант, жена и соратница Джона Рида, после встреч и бесед с Лениным вынесла убеждение, что «Америка интересует его больше, чем какая-либо другая страна». Правда, почти то же думали — каждый о своей стране — многочисленные собеседники Ленина из самых разных стран мира. Но Луиза Брайант, побывавшая и в кабинете Ленина, и в его квартире, отметила также (в своей книге «Зеркала Москвы»), что Ленин «регулярно читает американские газеты, книги и журналы».

В кремлевской библиотеке Ленина сохранились многие из этих изданий. Здесь, наряду с богато представленной литературой по самым различным вопросам экономической и общественно-политической жизни США, мы видим также книги Уолта Уитмена, Джека Лондона, Эптона Синклера, Уильяма Джеймса, сборник статей о Чарли Чаплине, томик стихов Эдгара По на русском языке и Лонгфелло — на английском. Здесь же сохранились номера двенадцати американских периодических изданий, заинтересовавших Ленина, а еще около тридцати американских газет и журналов упоминаются и частично цитируются в его трудах.

И многое другое можно вспомнить. Приглашение Ленина в Америку — выступать там с рефератами; его письма к американским рабочим; постоянную его заботу о налаживании миролюбивых отношений и взаимовыгодного сотрудничества с Соединенными Штатами Америки. Одним из последних фильмов, увиденных больным Ильичем в Горках, была документальная лента об испытании трактора в Америке, а самой последней в его жизни книгой — «Любовь к жизни» Джека Лондона…

Все так. Но фактом остается и уникальность «последнего из могикан». Только этот образ встречаем мы у Ленина — из всей американской литературы. И не однажды, не дважды, а семьраз появляется он на страницах ленинских работ. Почему же именно «последний из могикан»? Что в нем, в этом образе, любимом каждым из нас, но и полузабытом уже, давно ставшем лишь отголоском воспоминаний о подвигах, совершенных в детских играх?

Может, и у Ленина это — лишь запавшая в память яркая картинка из детства, когда он, как и миллионы его сверстников из разных поколений, самозабвенно играл в «индейцев», рисовал, подобно Гайавате, послания «тотемами» на бересте и, по воспоминаниям Дмитрия Ильича Ульянова, рассказывал в подробностях младшим брату и сестре о трудностях только что прошедшей охоты и о многочисленных хлопотах, причиненных ему «белыми» людьми, которые «ловили Володю арканом и хотели его убить или взять в неволю, что, пожалуй, еще страшнее смерти»?..

Ведь вот и Маркс подарил своей младшей дочери — шестилетней Тусси — полное собрание сочинений Купера и, как рассказала потом сама Элеонора Маркс-Эвелинг, «читал со мной все эти повести и совершенно серьезно обсуждал их содержание со своей дочуркой». А восемнадцатилетний Энгельс пишет стихотворение «Флорида» — о борьбе за свободу местного индейского племени семинолов…

А может, просто само выражение «последний из могикан», давно уже ставшее крылатой фразой, привлекло внимание Ленина-публициста своей ясностью, краткостью, образностью? Как привлекло оно Тургенева, Чехова (вспомним его «Последнюю могиканшу»), Лескова, Писарева, Луначарского (в статье на смерть Короленко), а позже — Фадеева… Вот и весь ответ? Думается, не весь. Лишь малая часть его. К тому же — не главная.

У Ленина нет случайного. И надо, разумеется, посмотреть повнимательнее, как использует он известный куперовский образ. И сопоставить ленинскую трактовку с традицией осмысления индейской темы в русской литературе, в передовом общественном сознании прошлого. Традицией богатейшей и очень давней.