Тим Харфорд - 50 изобретений

Эти слова не просто призыв ценить по достоинству старые идеи. Инженер-инопланетянин, прилетевший с альфы Центавра, мог бы сказать, что неплохо бы энтузиазм по поводу блестящих новинок распространить на установку унитазов и заливку бетонных полов. А еще это напоминание о том, что системы имеют инерцию. С этой мыслью мы столкнулись, рассказывая об изобретении Рудольфа Дизеля. Когда двигатели внутреннего сгорания на ископаемом топливе достигли критической массы, стало сложно популяризировать арахисовое масло и побудить инвесторов оплачивать работы по улучшению парового двигателя. Некоторые системы, например грузовой контейнер, работают настолько хорошо, что сложно найти причину пересмотреть их. Но даже то, что большинство людей считает несовершенным, скажем раскладка QWERTY [673], удивительно устойчиво к изменениям [674]. По этой причине плохие решения отбрасывают длинную тень, но и преимущества хороших сохраняются удивительно долго. А ведь даже если учесть все ненамеренные последствия и нежелательные побочные эффекты изобретений, рассмотренных на страницах книги, в целом плюсов в них намного больше, чем минусов. Иногда они облегчают нам жизнь настолько, что эти улучшения даже измерить невозможно. Этот факт подтвердит последнее изобретение.

В середине 1990-х экономист Уильям Нордхаус провел ряд простых экспериментов. Однажды он использовал доисторическую технологию: разжег костер. Люди собирают, рубят и жгут дрова десятки тысяч лет, но у Нордхауса с собой было и высокотехнологичное оборудование — люксметр фирмы Minolta. Ученый сжег девять килограммов дерева, засек, сколько времени оно горело, и тщательно измерил прибором тусклый, мерцающий свет костра.

В другой раз Нордхаус купил римскую масляную лампу — по заверениям продавца, настоящую, древнюю, — вставил в нее фитиль и наполнил кунжутным маслом холодного отжима. Он зажег лампу, посмотрел, как сгорает масло, и снова измерил ее мягкий ровный свет с помощью прибора. Костер горел у Нордхауса всего три часа, и на него ушло девять килограммов дров. А количество масла размером с яйцо горело весь день, причем более ярко и управляемо [675].

Зачем Нордхаус все это делал? Он пытался выяснить экономическое значение лампочки. Но это была лишь часть более крупного проекта. Он хотел, простите за игру слов, пролить свет на сложную для экономистов проблему: как отследить инфляцию, меняющую стоимость товаров и услуг?

Чтобы понять, почему это сложно, представьте себе цену поездки, допустим, из Лиссабона в ангольскую Луанду. Первое такое путешествие португальских мореплавателей было легендарной многомесячной экспедицией. Позже, на пароходе, поездка заняла бы несколько дней. Затем несколько часов на самолете. Историки экономики, желающие измерить инфляцию, могли бы начать с отслеживания цены билета на пароход. Но на какую цену смотреть, когда открывается авиасообщение? Может быть, просто переключиться на цену авиабилета, поскольку люди чаще летают, чем плавают? Но ведь полет — это другая услуга, более быстрая и удобная. Если многие путешественники готовы заплатить за нее в два раза больше, вряд ли имеет смысл для учета инфляции фиксировать удвоение стоимости поездки. Как в таком случае измерить инфляцию, если то, что можно купить, со временем меняется столь радикально?

Этот не праздное любопытство. Ответ на этот вопрос лежит в основе нашего видения человеческого прогресса на протяжении веков. Экономист Тимоти Тейлор в начале цикла лекций по введению в экономику обычно спрашивает студентов: предпочли бы они заработать 70 тысяч долларов в год сейчас или ту же сумму в 1900 году?

На первый взгляд, думать не о чем. Получать 70 тысяч долларов в 1900 году было намного выгоднее. С учетом инфляции, по сегодняшним меркам, это примерно два миллиона долларов. В 1900 году за один доллар можно было купить намного больше: мяса на всю семью, хлеба на две недели. За доллар можно было нанять работника на целый день. С жалованием в 70 тысяч долларов легко можно позволить себе особняк, горничных и дворецкого. Однако на доллар в 1900 году можно было купить гораздо меньше, чем сегодня. Сейчас за эту сумму можно позвонить по мобильному телефону за границу, оплатить день широкополосного доступа к интернету и, конечно, пройти курс лечения антибиотиками. В 1900 году все это было недоступно даже самому богатому человеку на планете [676].

Поэтому большинство студентов Тимоти Тейлора считают, что лучше иметь достойный заработок сегодня, чем состояние век назад. И дело не только в высокотехнологичных приборах. Молодые люди понимают, что за свои деньги они получат лучшее центральное отопление и кондиционирование воздуха и намного более качественную машину, пусть даже придется обойтись без прислуги и есть на ужин меньше стейков. Статистика инфляции говорит нам, что 70 тысяч долларов сегодня стоят намного меньше, чем та же сумма в 1900 году. Но люди, которые попробовали на вкус современные технологии, видят ситуацию иначе.

Поскольку сравнить сегодняшний iPod с граммофоном столетней давности очень сложно, не получится количественно оценить, насколько все описанные в этой книге изобретения расширили наш выбор. Наверное, это просто невозможно. Однако попытаться можно, и именно этим занимался Нордхаус, развлекаясь с кострами, древними масляными лампами и люксметрами. Он хотел измерить затраты на освещение, которое было заботой человечества с незапамятных времен, и оценить передовые технологии разных эпох. Освещенность измеряют в люменах или люмен-часах. Свеча, например, дает тринадцать люменов. Типичная современная лампочка горит почти в сто раз ярче.

Представьте неделю сбора и рубки дров: шесть дней по десять часов. Шестьдесят часов тяжелого труда дадут тысячу люмен-часов света. Столько же современная лампочка выдаст всего за пятьдесят четыре минуты, хотя костер даст намного больше часов тусклого, мерцающего света. Конечно, свет не единственная причина жечь дрова. Костер согревает, позволяет приготовить пищу, отпугивает диких животных. Кроме того, если в качестве средства освещения доступны только дрова, можно просто отложить дела до рассвета.

Тысячи лет назад появились более совершенные возможности: египетские и критские свечи и масляные лампы из Вавилона. Они давали более ровный и управляемый свет, но при этом были очень дороги. В дневниковой записи в мае 1743 года ректор Гарвардского университета преподобный Холиок отметил, что его домохозяйство тратит два дня на то, чтобы изготовить 35 килограммов сальных свечей [677]. Шесть месяцев спустя он сделал пометку: «Свечи кончились». И это в летние месяцы.

Сальные свечи совсем не такие романтичные, как не дающие копоти парафиновые, которыми мы сегодня пользуемся. Богатейшие люди того времени могли позволить себе пчелиный воск, но большинство, даже ректор Гарварда, пользовались вонючими, дымными палочками из животного жира. Сало приходилось растапливать и терпеливо, по многу раз обмакивать в него фитиль — трудоемкая, обжигающая пальцы работа. Согласно исследованию Нордхауса, если выделять неделю в год, чтобы 60 часов заниматься исключительно изготовлением свечей или зарабатыванием денег на их покупку, то каждый вечер можно было бы жечь свечу всего 2 часа 20 минут.