Степан Жихарев - Записки современника

Засим скакало несколько благородных охотников на кубок в 50 руб. по подписке, ими сделанной. На дистанции одного круга, или двух верст, князь Ив. Ал. Гагарин, скакавший на лошади, купленной им у англичанина Шмита, оставил всех своих состязателей за флагом, и это случилось будто бы оттого, что их лошади не были по надлежащему приготовлены. Я, право, не понимаю, зачем же было и пускать их в скачку? Это non-sens. После скачки пред беседкою гр. Орлова пели и плясали цыгане, из которых один немолодой, необычайной толщины, плясал в белом кафтане с золотыми позументами и заметно отличался от других. Оттого ли, что он богатым костюмом своим обращал на себя более внимания, чем другие, или точно был мастер своего дела, только этот толстяк показался мне чрезвычайно искусным, даже красноречивым в своих телодвижениях. Он как будто и не плясал, а так просто, стоя на месте, пошевеливал плечами, повертывая в руках шляпу, изредка пригикивая и притопывая по временам одною ногою, а между тем выходило прекрасно: ловко, живо и благородно. После цыганской пляски завязался кулачный бой, в который вступая, соперники предварительно обнимались н троекратно целовались. Победителем вышел трактирный служка из певческого трактира, Герасим, ярославец, мужичок лет 50, небольшой, но плечистый, с длинными мускулистыми руками и огромными кулаками. Говорили, что он некогда был подносчиком в кабаке и сотоварищем нынешних знаменитых откупщиков-богачей р* иц** которых колачивал напропалую. Этого атлета, лет восемь назад, отыскала княгиня Е. Р. Дашкова и рекомендовала графу Орлову.

По окончании всех этих проделок граф сел с дочерью в подвезенную одноколку, запряженную четырьмя гнедыми скакунами в ряд, ловко подобрал вожжи и, гикнув на лошадей, пустился во весь опор по скаковому кругу и, обскакав его два раза, круто повернул на дорогу к дому и исчез, как ураган какой. Смотря на этого, до сих пор еще могучего витязя, я вспомнил стихи к нему Державина:

Он в колеснице с гор бедрой вМинервы удержал паденье! 1

Пусть говорят, что хотят, а граф Орлов лицо очень замечательное.

7 мая, воскресенье.

Помещик Ивантеев очень хороший, средних лет человек, довольно образованный, то есть говорит по-французски и по-немецки, имеет слабость считать себя поэтом, протежировать каких-то ничтожных музыкантов и казаться аристократом, прибавляя, между тем, к каждой почти речи совсем неаристократическое слово: катавасия. Этот Ивантеев влюбился в Катеньку Боровикову, небогатую, но милую и умную девушку, живущую с малолетства у Натальи Матвеевны Вердеревской, и предложил ей свою руку. Это было ничего; только он неловко сделал это предложение. В день рождения Катеньки Боровиковой он отправил к ней преогромный букет каких-то пошлых цветов и в нем объяснение в любви с формальным предложением в уморительно напыщенных куплетах. Катя, разумеется, тотчас же отдала то и другое своей благодетельнице, которая, прочитав стихи и не очень понимая их, сказала: «Кажется, сватается. Если не противен тебе, то я не препятствую: не век же сидеть в девках». — «Конечно, maman, — отвечала Катя с живостью, — им пренебрегать не должно, о нем отзываются хорошо; но ведь он мне лично никогда ни слова не говорил, а если положиться на эти глупые стихи и вонючий букет, то может выйти катавасия». Это словцо подцепил зубоскал Мневский, и вот тебе написанные им экспромтом куплеты:

Вот Кате пленительной Осьмнадцать уж лет;

Такой восхитительной Другой в Москве нет.

Помещик значительный Вдруг шлет ей букет,

И в нем объяснительный Запрятан куплет,

Куплет уморительный,

Любовный привет!

Он ждет утвердительный От Кати ответ.

Но Катя в претензии:

— В стихах смысла нет;

Из чахлой гортензии И самый букет.

Пусть автор с талантами,

Как все говорят:

Всегда с музыкантами И аристократ;

Но мне из согласия Всех этих даров,

Видна катавасия Под формой цветов!

Эти куплеты поются во многих домах на разные напевы и дошли уже до сведения нашего помещика. Он очень петушится и угрожает Мневскому, но до дуэли не дойдет, а свадьба состоится.

10 мая, среда.

Москва начинает пустеть: по улицам ежеминутно встречаешь цепи дорожных экипажей и обозов; одни вывозят своих владельцев, другие приезжают за ними. Скоро останутся в Москве только коренные ее жители: лица обязанные службою, купцы, иностранцы и наша братья, принадлежащая к учащемуся сословию. Дедушка 18 18 Упомянутый прежде отставной суфлер Булов. говорит, что и еще один класс людей не выедет из Москвы: именно, класс должников, которых не выпустят кредиторы. Странно, что одна часть города в Москве не пустеет летом, это — Немецкая слобода: она всегда в нормальном своем состоянии.

Вчера ездил проститься с Лобковыми, у которых провел целый день. Не поверишь, как мне сделалось грустно: право, хоть плакать.

Арина Петровна сказала: «Не грустите: скоро приедем назад». —«А как скоро?» — спросил я. — «Да вот папа говорит, что непременно к тому времени, как привозят невест — к рождеству, с поросятами». Я лопнул со смеху. «Почему ж не сказали вы с цыплятами? Тогда бы я отвечал вам, не боясь обидеть вас сравнением». — «А что же бы вы отвечали?» — «Я сказал бы, que les poulets sont aussi bons a croquer que les. . .» — «Не извольте договаривать, monsieur Г insolent au drap de poisson!». Однако ж, несмотря на эту размолвку, мне подарили маленький кошелек своей работы, а я должен был нарисовать что-нибудь в альбом и написать стихи. Я ничего не мог придумать умнее этой глупости: нарисовал реку и стоящего на берегу человека с растрепанными волосами и с приложенною к сердцу рукою и разинутым ртом; а под рисунком подписал:

Выйду я на реченьку,

Посмотрю на быструю;

Унеси ты мое горе,

Быстра реченька, с собой!

Уж если пошло на пошлости, так, шо-моему, они должны быть самые пошлые, и в этом отношении рисунок мой, кажется, вполне удался.

Получил письма от своих: зовут на вакации в деревню. Матушка и отец пишут, что они рады будут, если привезу кого-нибудь из товарищей и еще какого-нибудь немца, позатейливее, для общей компании. Я намерен предложить Снегирю^ето-Граве быть моим спутником, а из немцев — чего лучше, возьму Адальберта-Фердинанда-фон-Кибурга-Косинского-Литхенса. 19 19 Роли 19 игранные Литхенсом на немецком театре. Этот бывший обойный подмастерье, а нынешний трагик, имеет прекрасный характер, необъятную память и так добродушно болтлив и весел, что с ним не задумаешься. Наши думают провести лето в Липецке, для сестер; девяносто верст от деревни, все равно, что в самой деревне, плюс хорошее общество: летом бывает там много приезжающих. Буду рад пожить на родимой сторонке после пятилетнего отсутствия; погуляю, поохочусь, поезжу верхом и попью целительных вод, которые могут быть для меня струями Леты в отношении к известной вострухе, о чем втайне молюсь благому провидению.