Степан Жихарев - Записки современника

120 ( х). В рассказ Жихарева о помещике Кроткове вкралась ошибка: симбирского помещика Кроткова, разбогатевшего после ухода Пугачева, звали не Степан Степанович (так звали одного из его сыновей), а Степан Егорович. Ошибка эта произошла, вероятно, потому, что в тексте «Москвитянина» пришлось, по цензурным причинам, назвать этого помещика буквами N. N.; при восстановлении имени и отчества в отдельном издании. 1859 г. Жихарев, очевидно, сделал ошибку. Подробно о С. Е. Кроткове и истории его обогащения рассказывает Е. П. Янькова («Рассказы бабушки, записанные и собранные ее внуком Д. Благово», 1885, стр. 326—331). О,сыне Кроткова Степане Степановиче см. у той же Яньковой; о другом сыне, Дмитрии Степановиче (диком само-дуре), рассказывает в своих «Воспоминаниях» В. А. Соллогуб (изд. «Academia» r1931, 236).

120 ( 2). «Дамский журнал» издавался в 1806 г. М. Н. Макаровым — тем же,, который издавал в 1804 г. «Журнал для милых».

121 ( х). «Парнасский люстих». В тексте «Москвитянина» слово «люстих»-напечатано с малой буквы, а в отдельном издании (1859 г.) — с большой; тем^ самым оно получило вид фамилии и в издании «Academia» (1934 г.) оказалось в именном указателе, хотя и без всяких пояснений. На самом деле это не фамилия, а слово, первоначально появившееся в немецких и швейцарских войсках для обозначения полкового шута или затейника (от немецкого слова lustig — веселый). Оно вошло во французский язык в форме имени существительного — «le loustic» (раньше «loustig»): «Шутник, служивший в швейцарских полках, для того чтобы увеселять солдат и избавлять их от тоски по родине. В более широком смысле — военный, который старается рассмешить своих товарищей ; шутник вообще» («Larousse du XIX siècle»; cp. «Grand Dictionnaire Universel du XIX siècle»). Это слово встречается у Вольтера, например в его письме по поводу «Кандида», написанного будто бы капитаном Брауншвейгского полка, который является «Loustik своего полка»; к слову «Loustik» сделана сноска: «немецкое слово, означающее весельчак». (Вольтер. Статьи и материалы, 1947, стр. 82 и 84). Встречается это слово и у Гюго: «Есть люди, которые любой ценой хотят иметь влияние и требуют внимания к себе; там, где они не могут быть пророками, они делаются шутами (loustigs)». Употребляя это слово в его первоначальном, военном, значении, Мерзляков прибавил «парнасский», намекая на бойкость переводных стишков Жчхарева. В записи Жихарева от 1 мая 1807 г. изображен своего рода полковой «люстих» — певец и плясун Хрунов.

124 ( 1). Начальные стихи стихотворения В. Петрова «Его сиятельству графу Григорию Григорьевичу Орлову, генваря 25 1771 г.».

124 ( 2). Шарль Этьенн (Etienne) — французский драматург и политический деятель, прославившийся при Наполеоне своими злободневными комедиями, впоследствии — антироялист, редактор газеты «Constitutionnel». В 1802 г. была издана им в сотрудничестве с драматургом Альфонсом Мартенвиль (Маг-tainville) «История французского театра от начала революции» (4 тома).

125 ( 1). Намек на комедию П. Бомарше «Безумный день, или Женитьба Фигаро» («La Folle journée, ou Le Mariage de Figaro»).

125 ( 2). Имеется в виду Варвара Петровна Алмазова, вышедшая замуж за С. В. Шереметева; ее дневник, относящийся к 1820-м годам, был издан в 1916 г. («Дневник В. П. Шереметевой», с ее портретом 1807 г.).

126 О). Цитата из баллады Бюргера «Ленора» («Leonore»): «всё пропало!». В подлиннике:

О Mutter, Mutter! hin ist hin!

Nun fahre Welt und alles hin!

126 ( 2). Настасья Дмитриевна Офросимова (рожд. Лобкова) была известна в Москве резкостью языка и манер. П. А. Вяземский вспоминал: «Н. Д. Офросимова была долго в старые годы воеводою в Москве, чем-то вроде Марфы-посадницы, но без малейших оттенков республиканизма. В московском обществе имела она силу и власть <. . .>. Она была судом, пред которым докладывались житейские дела, тяжбы, экстренные случаи». По словам Д. Н. Свербеева, она «обращалась нахально со всеми членами высшего московского и петербургского общества», детей своих держала «в страхе божием», а муж ее («которого она, как сама признавалась, тайно похитила из отцовского дома к венцу»), боевой генерал времен Потемкина, был у нее в полном подчинении. Она послужила материалом для Грибоедова (Хлестова в «Горе*от ума») и для Л. Толстого (Ахро-симова в «Войне и мире»), воспользовавшегося «Записками» Жихарева.

127 ( 1). В «Войне и мире» Л. Толстого князь Василий Курагин рассказывает, как Вязмитинов читал этот рескрипт на заседании Государственного совета (т. I, ч. 3, гл. II).

127 ( 2). Причиной волнения, о котором говорит Жихарев, было Аустерлиц-кое сражение (20 ноября 1805 г.); жители Москвы узнали о нем только 29 ноября (см. в записи от этого числа).

13S Ц). О Родё и Бальо см. примечание к стр. 4Н. Фердинанд Диц (Тиц) — венский скрипач и композитор, в 1771 г. приехавший в Петербург и оставшийся в России; к нему обращены стихотворения Державина (1798 г.) и И. И. Дмитриева со следующим примечанием: «Сей превосходный музыкант, к удивлению всех, вдруг перестал говорить и уже близ года наблюдает глубокое безмолвие, не переставая притом восхищать попрежнему игрой своей» (Г. Р. Державин, Соч., изд. Акад. Наук, т. III, СПб., 1866, стр. 375). Федор Жарновик (Жерновик, Ярновик, Джарнович) — скрипач и композитор, концертировал по всей Европе; родился в Сицилии (по происхождению — кроат), умер в Петербурге в 1804 г.

133 ( 2). Цитата из стихотворения Державина «К первому соседу» (1780 г.).

134 ( 1). Цитата из стихотворения И. И. Дмитриева «Освобождение Москвы» — о подвиге Пожарского:

Где ты, славянов храбрых сила!

Проснись, восстань, российска мочь!

Москва в плену, Москва уныла,

Как мрачная осення ночь! —

Восстала! все восколебалось и т. д.

135 Ц). Поговорка «Лепя, лепя и облепишься» есть в «Войне и мире» Толстого — и именно в том месте, где говорится о впечатлении, которое произвела в Москве неудача при Аустерлице (т. II, ч. I, глава II); поговорка эта приведена здесь как «слова князя Долгорукова, утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед». Интересно, что у Жихарева этот 10. В. Долгоруков назван в числе знатных людей, которые, собираясь в Английском клубе, «как-то все особятся и долго о чем-то втихомолку рассуждают. Многих из ежедневных посетителей Английского клуба вовсе не видно» (запись от 28 ноября 1805 г.). Толстой воспользовался этим материалом, но по-своему: перечислив тех же лиц и даже в той же последовательности (Долгоруков, Валуев и Марков) и прибавив Ростопчина и Вяземского, он говорит, что они «не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках» и т. д.

137 Ç 1). О Ю. А. Головкине и его посольстве в Китай много говорит Ф. Ф. Вигель, принявший в нем участие в качестве «канцелярского служителя», но доехавший только до Кяхты. Вигель пишет: «В феврале месяце 1805 года все начали толковать о посольстве, отправляемом в Китай. В аристократическом мире только о том и было разговоров, потому что знатный барин, действительный тайный советник, обер-церемониймейстер, граф Юрий Александрович Головкин назначен был чрезвычайным и полномочным послом. Столь многочисленного посольства никогда еще никуда отправляемо не было : оно должно было составиться из военных, ученых, духовных лиц и гражданских чиновников разных ведомств». Что касается самого Головкина, то он был сыном посланника в Берлине, Париже и Голландии; Вигель пишет: «. . . отец посла Головкина никогда не бывал в России, женился на какой-то швейцарской* аристократке .и детей крестил в реформатскую веру. Когда сын его явился ко двору Екатерины, в нем, кроме имени, ничего русского не было. . . Все знатные молодые .люди тогдашнего времени старались быть тем, чем их сделали судьба и воспитание: быть иностранцами с русским именем; следственно ничто не могло побудить его преобразоваться в русского. И он остался настоящим дореволюционным французом, сохранив до глубокой старости всю их любезность, их самонадеянность и легкомыслие» («Записки», 1928, I, стр. 223). В тридцатых годах у Головкина (ставшего тогда попечителем Харьковского учебного округа) бывал В. А. Соллогуб, который пишет в «Воспоминаниях» («Academia, 1931, стр. 387): «Он изображал собою воплощение типа больших бар XVIII столетия. Большого роста, тучный, с огромным гладко выбритым лицом и густыми седыми волосами, зачесанными по моде императрицы Екатерины II, он всегда был одет изысканно, хотя по-старинному, носил чулки и башмаки с йеобыкновенно Красиными пряжками».