Степан Жихарев - Записки современника

И много еще говорено было кой-чего, о чем долго рассказывать. Странное дело! Походяшин никогда не говорит иначе, как вдвоем или втроем; при лишних людях он молчит и кажется человеком очень ограниченным, за какого мне его и выдавали. Он из старинного купеческого звания, был некогда очень богат, но призревал нища и убога и отдал все в заем богов и. Теперь сам немного разве богаче Максима Ивановича, если не считать капитала, скрытого в небесах.

Петр Иванович Испугался, когда я объявил ему, что был у Похо-дяшина. Тотчас пошли расспросы: как, с кем и когда? Но мой Петр

И*

Иванович всегда пугается: он испугался до смерти, что мадам Шредер в сочевник пропела мне с глазу па глаз песню; испугался, что я был на смотру невест; испугался немецкого письма, которое получил я из Петербурга, и говорит, что меня в Липецке испортили. 1Не пугается только он, когда, мы бываем у его учениц, девиц Скуль-ских, откормленных двадцатипятилетних пулярдок, которых называет он удивительными невинностями и которые, вопреки своему призванию, хотят непременно попасть в поэтессы или поэтиссы, в Сафо илц Дезульер. А сколько бы теперь детей было у этих белых, румяных и дородных поэтесс или поэтисс, если б они похлопотали о своем замужстве! Право, люди не знают настоящего своего назначения!

20 января, суббота.

В минувший понедельник приехал Николай Петрович Архаров, и я сегодня был у него. Чуть ли старик не сбирается в Петербург. Но зачем? Он человек не нынешней эпохи, в которую милость хвалится на суде, крут, упрям и властолюбив. Сказывал, что встретил старого своего знакомца, смоленского военного губернатора Степана Степановича Апраксина, который в один и тот же день с ним приехал и, кажется, более не возвратится в Смоленск: хочет пожить на покое. Если этот барин поселится в Москве, то можно ее поздравить с добрым обывателем. Богат-пребогат, фамилия не только знатная, но и заслуженная, дом как полная чаша; своя музыка, свой театр, свои актеры, любит жить на большую ногу, приветлив и радушен—гуляй Москва! Николай Петрович спрашивал меня, часто ли бываю у его брата, Ивана Петровича. Я отвечал, что давно не был. «Дурно, — сказал он, — у него общество всегда хорошее, и тебе полезно, бывать там».

Приехавший новый танцмейстер Ламираль в прошедшее воскресенье дебютировал с женою и восьмилетнею дочерью в каком-то турецком дивертисменте. Я их не видал, но те, которые видели, хвалят. Только преудивительное дело: в воскресенье дебютировали, а чрез неделю, то есть послезавтра, в понедельник, танцуют они в свой бенефис. Мне кажется, что бенефисы должны даваться в награду за некоторое время службы, а не за один раз прыганья в турецком наряде.

Я очень понимаю, что талантом можно возвысить свое положение в свете, и ни мало не удивляюсь, если горничная, булочница или швея поступают на сцену, делаются актрисами, певицами или танцовщицами, но чтоб актриса, жена превосходного актера, обратилась добровольно в швею — этого постичь не могу. Однако ж пример перед глазами. Проезжая Кузнецкий мост, я заметил на доме Дю-мутье новую вывеску: «Nouveau magasin de modes: Madame Duparay, ci-devant actrice du théâtre français à Moscou». Вот куда спустилась рыжая А р и с и я! 1Sic transit gloria mundi!

21 января, воскресенье.

Добродушный хитрец Антон Антонович в самом деле думает, что я ни чем не занимаюсь, кроме театра. Я пришел просить его о выдаче мне студенческого аттестата, а он свое: «А больше учиться-та не хочешь?». — «Не хочу, Антон Антоныч». — «Как Митрофанушка, та: не хочу учиться, хочу жениться?». — «Хочу, Антон Антоныч». — «Небось, туда же в дармоеды-та, в иностранную коллегию?».—«Туда и отправляюсь, Антон Антоныч». — «Ректора-та попроси, а я изготовить аттестат велю. А новые стихи-та Жуковского знаешь?». — «Знаю, Антон Антоныч». — «Ну-ка, прочитай-ка».

. . . Поэзия, с тобой И скорбь и нищета теряют ужас свой!

В тени дубравы, над потоком,

Друг Феба с ясною душей В укромной хижине своей,

Забывший рок, забвенный роком,

Поет, мечтает — и блажен!

И кто, и кто не оживлен Твоим божественным влияньем?

Цевницы грубыя задумчивым бряцаньем Лапландец, дикий сын снегов,

Свою туманную отчизну прославляет И неискусственной гармонией стихов,

Смотря на бурные валы, изображает И хладный свой шалаш и шум морей,

И быстрый бег саней,

Летящих по снегам с еленем быстроногим.

Счастливый жребием убогим,

Оратай, наклонясь на плуг,

Влекомый медленно усталыми волами,

Поет свой лес, свой мирный луг,

Возы скрипящи под снопами,

И сладость зимних вечеров,

Когда, при шуме ,вьюг пред очагом блестящим,

В кругу своих сынов,

С напитком пенным и кипящим Он радость в сердце льет И мирно в полночь засыпает,

Забыв на дикие бразды пролитый пот. . , 1

«Полно-та, поляо-та! — вскричал мой Антонский, развеселившись, — уж вижу, что знаешь. Когда успеваешь выучивать-та? все с актерками танцуешь-та!». — «Я стихов не учу, Антон Антоныч, сами в память врезываются». — «Ну, а прозу также помнишь-та?». «Помню, Антон Антоныч». — «Ну-ка, прочитай что-нибудь, хотя из Марфы Посадницы или из Вадима-та!».

«Раздался звук вечевого колокола — и вздрогнули сердца в Но-вегороде! Безмолвные дубравы, тихие долины, обители меланхолии! к вам стремлюсь душою, певец природы, незнаемый славою: сокройте меня, сокройте! . .». 2

Я отхватал ему пол-«Посадницы» и чуть не треть «Вадима», и мой Антонский давай целовать меня! «Слышал, слышал, что у тебя па-мять-та хороша, а этого не ожидал. Говорят, что и „Пророков“ знаешь, и „Притчи“ и „Иисуса Сираха“». — «Знаю, Антон Антоныч».— «Ну, жаль, жаль, что я прежде-та не знал, а теперь Христос с тобой. Да съезди в Донской и молебен отслужи».

Антонский полагает, что молебны действительнее в Донском монастыре, потому что брат его там архимандритом.

23 января, вторник.

По милости брата ;И. П. Поливанова’, я, наконец, хотя гостем, попал в Английский клуб — и как доволен! Он обещает записывать меня когда только захочу, и я завтра же буду там обедать. Какой дом, какая услуга — чудо! Спрашивай чего хочешь — все есть и все недорого. Клуб выписывает все газеты и журналы, русские и иностранные, а для чтения есть особая комната, в которой не позволяется мешать читающим. Не хочешь читать — играй в карты, в бильярд, в шахматы, не любишь карт и бильярда — разговаривай: всякий может найти себе собеседника по душе и по мысли. Я намерен непременно каждую неделю, хотя по одному разу, бывать в Английском клубе. Он показался мне каким-то особым маленьким миром, в ко тором можно прожить, обходясь без большого. Об обществе нечего и говорить: вся знать, все лучшие люди в городе членами клуба. Я нашел тут князей Долгоруких, Валуева, смоленского Апраксина, екатерининского генерала Маркова с георгиевскою звездою, трех князей Голицыных, из которых у князя Михайла Петровича такой великолепный дом в Новой Басманной и почти такая же славная картинная галерея, какая была у однофамильца его, знаменитого филантропа; встретил Ивана Петровича Архарова, который очень удивился, увидев меня в клубе; сенаторов: Мясоедова, приятеля некогда славного государственного человека Дмитрия Прокофьевича Тро-щинского, праводушного Мамонова, Алябьева, Ивана Владимировича Лопухина, столь известного умом и.подвигами человеколюбия, Нелединского, умного, острого, любезного куртизана и образцового поэта; встретил также и князя Ивана Сергеевича Гагарина, с которым познакомился в Липецке, Карамзина, И. И. Дмитриева, Пушкиных, А. А. Тучкова, П. И. Кутузова и губернского предводителя дворянства Дашкова, сына столь славной в свое время Екатерины Романовны, угадавшей гений Державина. Некоторые сидели в кружку и много кой о чем говорили и рассуждали; между прочим, услышал я, что герой князь Багратион прибыл 19 числа в Петербург, а в последней половине будущего месяца приедет и в Москву. Толковали, каким бы лучше образом сделать ему торжественный прием. П. С. Валуев предлагал дать ему большой обед в клубе с музыкою и певчими, а Кутузов вызвался написать в честь его кантату, но Иван Владимирович Лопухин и Нелединский были такого мнения, что прежде чем на что-нибудь решиться, надобно переговорить с градоначальником и без его согласия ни к чему не приступать.