Степан Жихарев - Записки современника

Обедал у Катерины Александровны и, к великому моему удовольствию, встретил, наконец, почтенного Якова Ивановича Булгакова, которого так давно мне хотелось увидеть поближе. 1Он живет неподалеку от Катерины Александровны и называет ее милой соседушкой. Яков Иванович находился в дружеских связях с покойным ее мужем, и оба были близки к князю Потемкину. Булгаков имеет замечательную наружность: лицо умное и серьезное, однако ж не без приятности; довольно тучен, но в движениях свободен и ловок, говорит, как книга. Где он не был, чего не видал и чего не испытал в своей жизни! Трудолюбие — отличительное его качество. Говорят, что он не может ни минуты оставаться праздным: не пишет, так читает. П. И. Страхов сказывал, что он подарил ему свой перевод первой части «Анахарсиса» и склонил его переводить последние. Непостижимо, как этот человек, при деятельности ума своего, живет без службы! Очень любит Москву. Он утверждал, что для людей, окончивших почему бы то ни было служебное поприще, нет лучшего приюта в мире, как Москва. При этих словах мне пришли на память прекрасные стихи Карамзина:

Кто в мире и любви умеет жить с собою,

Тот радость и любовь во всех странах найдет; 2

а Булгаков, кажется, находил это счастие повсюду, даже и в Семибашенном замке, куда он заточен был турецким правительством: оставаясь там в заключении более двух лет, он умел не соскучиться и перевел «Всемирного Путешествователя», первую книгу гражданской печати, которую я читал в моем детстве. Я думаю, от того-то я с таким любопытством смотрел на Булгакова и слушал его с такою жадностью.

4 апреля, среда святой недели.

Христос воскресе.

Праздничные визиты мои кончены: я обрыскал весь город. Мне показалось, что некоторые из самых близких моих знакомых как будто на меня дуются. Не знаю причины, что я им сделал. Не за то ли, что редко у них бываю? Да что им во мне? Чувствую, что, с каждым днем я становлюсь ничтожнее и скучнее. Они называют меня, как будто в шутку, немцем, но это не шутка, а намек, который я понимаю, хотя и безотчетно. Чтоб отомстить им, я и в самом деле отправился к немцам. Милая малютка Шредер в первый раз играла после тяжкой своей болезни. Мать была так рада ее выздоровле-, нию, что все представление проплакала от удовольствия. Эта чувствительность меня тронула, да и со времени пропетой ею мне русской песни почти у самого смертного одра бедного Штейнсберга, я как-то очень полюбил эту хорошенькую женщину, несмотря на то что она актриса, которых я не великий поклонник. В управлении немецкого театра заметна большая перемена: по всему видно, что Штейнсберга нет, умного доброго Штейнсберга, которого обыкновенная поговорка была:

Ein jeder lerne seine Lektion,

So wird es wohl im Hause flohn.

Теперь всякий делает, что хочет. Не худо бы А. Муромцеву заняться попристальнее своим делом, иначе оно итти не может, и ему предстоит худой конец: закрытие театра, чего очень опасаются актеры. Куда им деваться? Не все имеют талант мамзель Штейн, вышедшей замуж за Гебгарда и тотчас же определенной на театр петербургский. Впрочем, для меня теперь все равно: я и сам скоро уеду, но жаль старых знакомцев: разбредутся бог весть куда. Сказывали, что Арресто уехал в Вену и что роль маркиза Позы в «Дон-Карлосе» играет теперь Кудич, который его не стоит.

7 апреля, суббота.

Пишут из Петербурга, что непременно скоро определен буду. Дай бог! Столько молодых людей, не старее меня летами, давным-давно не только определены, но, по какому-то слепому счастию, имеют уже и чины: кто переводчик, кто коллежский асессор, а есть некто, Горяйнов, который еще в пансионе у Ронка был надворным советником. Не знаю как это делается, только, признаюсь, хотелось бы того же и мне, да видно не всякому на роду написано быть тем, чем кто хочет, а только тем, чем бог велит. Так будь же его святая воля! Дарья Егоровна приписывает:

Weine nicht, es ist vergebens,

Iede Freude dieses Lebens Ist ein Traum der Phantasie.

Mühe dich es zu vergessen Dass du einst ein Glück besessen;

Denke, du besasst es nie.

Это легко сказать, но трудно выполнить.

Года два назад генерал Чесменский завел прекрасную фабрику разных машин и орудий земледельческих. Теперь вошло в моду ездить на обозрение этой фабрики, и если бы дорога была лучше, то вся Москва поскакала бы любоваться заведением. Устройство на английский манер и много рабочих людей из англичан. Скептик Демидов утверждает, что москвичи ездят на фабрику не смотреть и не учиться, а сытно пообедать и попить хорошего вина. Это легко может быть, да зачем же придумывать все в худую сторону? 1

Соученик мой, Николай Федорович Грамматин, получивший золотую медаль и остающийся еще в пансионе для получения степени кандидата, задумал состязаться с профессором своим И. А. Геймом в издании французско-русского лексикона. 2Нет сомнения, что Грамматин знает по-русски лучше Гейма, но зато чрезвычайно смешон с своими логическими выводами. Напр., слово «accoucheur» он переводит словом «повивальный дед». — «Да почему же accoucheur повивальный дед?», — спрашивал его Проташинский. — «А потому, что если есть повивальная бабка, так почему же не быть и повивальному деду? ведь ремесло одно и то же». Ну как не вспомнить Эмина:

Коль есть в планетах раки,

Так почему ж не быть там и моей Собаки?

11 апреля, среда.

С нынешнего дня русский театр поступил в казенное ведомство, и в первый раз актеры играли под названием актеров императорских. Давали драму «Бедность и благородство души» и комедию «Слуга двух господ». Каждый из действующих лиц вырос на пол-аршина, кроме Плавилыцикова и Сандуновых, которые некогда уже были придворными актерами. Впрочем, как эти господа ни скрывают свое удовольствие, а оно написано на лицах их. Безделица! им зачитают все время бытности их при частном театре для получения пенсионов, но для некоторых других это событие еще важнее: они приобретают желанную букву «г.» к своим фамилиям, и, сколько я заметить мог, Кураев, Волков, Лисицыны и tutti quanti с театров Столыпина и кн. Волконского ходят уже с возвышенными главами, а некоторые даже и с отяжелевшими. Лисицын, на радости, беспрестанно пел из какой-то оперы, в которой он играет роль слуги-дурака:

У нас деревня близь Китая,

Где очень, очень много чая!

«Слава богу, что нет рому, — сказал ему Злов, — а то бы ты с чаем-то разом его выпил». Наш Петр Васильевич очень смешон: за словом в карман не полезет. Гр. Растончин очень любит Злова и приглашает его иногда к себе.

15 апреля, воскресенье.

Обедал у Антонского с Страховым, протоиереем Малиновским, Мерзляковым, Буле, Двигубским, Буринским и Петром Ивановичем, которому он поручил непременно привезти меня. «Своего-та привезите, — сказал он Петру Ивановичу, — мы с ним жили-та не в большом ладу, надобно помириться-та». Сверх чаяния моего, обед был очень веселый и очень сытный. Говорили большею частью о новых университетах: Харьковском и Казанском, открытых в прошедшем году; хвалили очень выбор кураторов: графа Потоцкого и Ру-мовского. Страхов утверждал, что они отлично знают свое дело. Превозносили государя, который так печется о распространении просвещения, и удивлялись, как в такое беспокойное военное время он успевает всем заниматься.