Элизабет Лофтус - Миф об утраченных воспоминаниях [Как вспомнить то, чего не было] [litres]

Когда Даг рассказал Стиву Моэну, что он долго разговаривал с полиграфологом и написал письмо доктору Карсону, адвокат вышел из себя.

– Если обвинители узнают, что вы провалили тест, ваша жена, конечно же, тоже будет в курсе, и тогда все согласятся с выводом, что вы виновны, – вспылил Стив. – У нас останется только один шанс все уладить – на открытом генеральном сражении в зале суда.

– Но я не могу врать о результатах, – ответил Стив. – Я должен быть абсолютно честен во всем. Кроме честности, у меня ничего не осталось.

Стиву пришлось сделать усилие, чтобы говорить спокойно:

– Вы должны понимать, Даг, что люди, убежденные в вашей виновности, используют результаты теста на полиграфе, чтобы подтвердить свои обвинения.

– Я все равно не смогу ничего доказать людям, которые уже решили, что я виновен, – сказал Даг.

– Вашей главной задачей должна быть защита самого себя и укрепление своих позиций в этом судебном споре, – убеждал его Стив.

– Нет, моя главная задача – моя семья, – парировал Даг. Однако именно в этом споре о приоритетах Даг понял сущность своих двойственных чувств и природу своего гнева. Он не хотел отправляться в тюрьму за то, чего он не совершал. В какой момент он должен был пожертвовать семьей, чтобы спасти самого себя? Если пришло время сделать этот ужасный выбор – его свобода или любовь и уважение Дженнифер, – сможет ли он встать в зале суда и сказать «Моя дочь врет»? Сможет ли он так поступить с Дженнифер? Он уже так много потерял, дойдет ли дело еще и до предательства? Неужели отец и дочь будут в суде обвинять друг друга во лжи? Может ли он предать все, во что верил?

– Нам нужно перестать общаться с другой стороной, – сказал Стив. – Я собираюсь отменить встречу доктора Карсона с обвинителями.

– Нет, – сказал Даг. – Мы должны оставаться открытыми для диалога.

Они поспорили. Стив вызвал своего партнера, и оба они пытались объяснить Дагу, насколько серьезно его положение.

– Это не гражданский процесс, – говорили они, – это уголовное дело. Прокурор думает, что вы – педофил, человек, который изнасиловал собственных дочерей. Они не хотят общаться, они хотят добиться обвинительного приговора. Они хотят посадить вас за решетку.

Когда Даг отказался уступать, Стив позвонил доктору Карсону. К всеобщему удивлению, Карсон согласился с Дагом: им нужно продолжать попытки наладить контакт с другой стороной.

– Это не сработает, – отрезал Стив.

– Я здесь клиент, черт побери! – выпалил Даг, выходя из себя. – Это моя жизнь. Я хочу рискнуть.

Стив и его партнер попробовали другую стратегию.

– Вы – очень трудный клиент, – заявили они. – Вы наивны, доверчивы, слишком простодушны. Вам не следует принимать такие сложные юридические решения.

– А вы пытаетесь меня опекать, – резко возразил Даг. – Вы не понимаете меня, и вам плевать на мою семью. Вы всего лишь хотите блеснуть своими юридическими знаниями, добившись моего оправдания. Вам будет все равно, если моя семья развалится в процессе.

В конце концов адвокаты одержали верх, встреча доктора Карсона с обвинителями была отменена.

– Итак, что же мы будем делать с письмом Карсону, в котором Даг рассказал, что провалил проверку на детекторе лжи? – спросил Стив своего партнера. – Если прокуратура узнает об этом, то все попытки доктора Карсона привлечь других психологов, психиатров и психотерапевтов для решения проблемы и воссоединения семьи снова провалятся.

– Мне все равно, – прервал их разговор Даг, снова чувствуя себя маленьким ребенком, чьи шалости заставляют взрослых краснеть. – Какой смысл ходить к психиатру, если ты не можешь рассказать, что у тебя на уме?

В конце концов адвокаты пришли к мнению, что Карсон может продолжить консультировать Дага, но было слишком рискованно использовать его в качестве привлеченного эксперта.

– Вы еще кому-нибудь рассказывали о проваленной проверке на детекторе лжи? – спросил Стив.

– Маме, сестре, тридцати или сорока коллегам во время рождественского корпоратива, нескольким людям из церкви. – Даг был настроен воинственно, он выставил вперед подбородок, как будто бы говоря: ну давай, подай на меня в суд.

– Вы с Дебби посещаете одну церковь? – спросил Стив.

– Раньше так и было, но сейчас я хожу в другую.

– То есть вы рассказали это людям в новой церкви?

– Нет, я рассказал это прихожанам в обеих церквях.

По выражению лица Стива Моуэна Даг понял, о чем он думает: этот человек безнадежен.

– Послушайте, – сказал Даг, пытаясь успокоить его, – мне непросто пройти через все это. Я делаю это, чтобы не сдаться, – я разговариваю с людьми, слушаю их советы, пытаюсь убедить их в своей правоте. Нелегко, когда тебя обвиняют в насилии над собственными детьми. Как бы вы с этим справились?

– Я бы помалкивал насчет полиграфа, – ответил Стив.

За месяц до слушания Стив попросил разрешения на встречу со своим клиентом.

– У нас неприятности, – сказал он, показывая Дагу стенограмму разговора между Дженнифер и доктором Штайном , судебным психологом, который собирался выступать на стороне защиты. Штайн пользовался уважением среди юристов благодаря своей непредвзятости и объективности в делах, касающихся опеки над детьми.

Стив вслух зачитал отрывок из стенограммы:

Дженнифер Нейгл. Я помню, как мылась в душе, когда мне было лет девять. Всегда сложно сказать, в каком возрасте что было. А потом внезапно со мной в душе оказался отец – абсолютно голый. Он начал намыливать меня, а потом – тереть мне промежность, и вдруг у меня пошла кровь. Я не знаю, отчего у меня началось кровотечение, этого я не помню, и я не знаю, как или когда он ушел, и вообще. Я только помню, что плакала, а в ванне была кровь.

Стив перестал читать и взглянул на Дага, наблюдая, как тот отреагирует.

– Боюсь, это довольно подробное воспоминание, – наконец сказал он.

Даг почувствовал, что его пробирает страх. Уж не сомневается ли в нем его собственный адвокат? Он попробовал объясниться:

– Раньше мы вместе мылись и принимали душ. Я намыливал ее. Но она тогда была совсем маленькой, ей был год или два, самое большее три. Я не помню, чтобы когда-нибудь мылся с ней, когда она стала старше. Я бы чутко отнесся к ее дискомфорту, ведь моя мама купала меня самого, когда я был старше, и мне это не нравилось. Я бы никогда не стал делать такого с ребенком.

Он подумал, не смешались ли у Дженнифер впечатления разных лет. Может быть, более раннее воспоминание о том, как она купалась вместе с Дагом в ванне, слилось с более поздним – о том, как останавливала кровь, поранившись. Как она могла так детально воспроизвести событие, которого никогда не было?

– Кристен появляется на двадцать четвертой странице, – сказал Стив. – Когда несколько лет назад Кристен ездила в Европу, она написала Дженнифер письмо. По-видимому, в нем Кристен написала, что ее насиловал ваш дядя. Она также думала, что ее насиловал кто-то еще. Дженнифер сообщила Штайну следующее: «Она сказала, что помнит, как ее насиловал кто-то еще, но не помнит, кто именно. И что, если у меня есть какие-то мысли по этому поводу, я должна дать ей знать. Но я этого не сделала». А Штайн спросил: «Ты не рассказала ей или тебе нечего было ей рассказать?» Дженнифер ответила: «Мне нечего было ей рассказать».