Элизабет Лофтус - Миф об утраченных воспоминаниях [Как вспомнить то, чего не было] [litres]

Выброс адреналина, накал страстей, сильнейшая эмоциональная разрядка. Даже само пребывание в этой комнате, где концентрировалось такое напряжение и выплескивались такие откровения, вызывало зависимость, ведь только здесь можно было не сдерживаться и просто кричать, плакать, ругаться, вопить. Никто не заставит остановиться, повзрослеть, вести себя прилично, взять себя в руки. После полуторачасового сеанса мир казался участницам тихим, не стоящим внимания, почти поддающимся управлению.

В мае 1987 года у Линн появились суицидальные наклонности, и психотерапевт назначил ей лечение в стационаре психиатрической больницы. Три месяца спустя она все еще находилась там и была по-прежнему склонна к суициду, ее все еще тревожили жестокие и странные воспоминания, и она понимала, что сходит с ума. Казалось, будто каждое воспоминание об изнасиловании, содомии и пытках пожирает ее тающий разум. За несколько месяцев до этого она оборвала все связи с семьей; а теперь у нее не осталось даже друзей, за исключением других участников групповой терапии. Она не работала вот уже полгода, ее машину изъяли за долги, а сама она была настолько накачана успокоительными, релаксантами, нейролептиками и снотворным, что ей казалось, будто ее жизнь состоит из сменяющих друг друга туманных видений.

Последней каплей стало адресованное психотерапевту девушки письмо из страховой компании, в котором говорилось, что компания не принимает последние диагнозы Линн, и, соответственно, любые связанные с ними требования будут отклонены. Психотерапевт пошел в палату Линн и прочитал ей письмо.

– Что ты теперь будешь делать? – спросил он голосом, в котором звучали нотки гнева.

– Не знаю, – тоскливо ответила Линн.

– Как ты собираешься оплачивать счета за больницу и лечение? – требовательно спросил психотерапевт.

– Понятия не имею. – Линн заплакала.

Он продолжал задавать ей те же самые вопросы: что ты собираешься делать? Как ты будешь выполнять свои обязательства? Куда ты пойдешь после выписки? Чувствуя себя отвергнутой человеком, которому она доверяла больше всех на свете, Линн наконец сказала: «Думаю, я должна буду пойти домой и сгнить там».

На следующий день в больницу приехали помощники шерифа с ордером на содержание под стражей для обеспечения безопасности, подписанным ее психотерапевтом и психиатром. На Линн надели наручники и отвезли ее в психиатрический диагностический центр на обследование, необходимое для приема в государственную психиатрическую больницу. Линн вспоминает этот диагностический центр как сущий ад. Мужчины и женщины бились головой об стену, открыто мастурбировали, мочились и испражнялись прямо на цементный пол. Крики ужаса сотрясали зловонный воздух. Линн сидела и рыдала в углу большой, заполненной людьми комнаты. Двенадцать часов спустя ее тело начало трясти в конвульсиях – проявление абстинентного синдрома. Когда она взмолилась о помощи, санитар велел ей прекратить рыдать и взять себя в руки. «Тебя точно отправят в психушку», – сказал он, глядя на нее с отвращением.

Когда санитар разрешил ей позвонить своему психотерапевту, она умоляла его подписать распоряжение о ее выписке.

– Я сделаю все, что угодно, все, – твердила она. – Я обещаю, я буду усердно работать, я найду способ заплатить вам, я сделаю все, что вы попросите.

– Прости, Линн, – сказал он. – Но что я могу сделать? У тебя нет работы, нет страховки, ты склонна к суициду. Я не могу просто позволить тебе пойти домой и убить себя. Единственный выход для тебя – это государственная психиатрическая больница.

Казалось, ее слезы тронули его.

– Это единственное решение, – сказал он. – Но я готов заключить с тобой сделку. Если ты согласишься остаться в государственной психиатрической больнице на два года, то после выписки я обещаю снова принять тебя в качестве пациентки.

– Я не могу лечь в государственную больницу, – плакала Линн. Ее тетю отправили туда насильно, и Линн помнила ее рассказы об окнах с решетками, о смраде, о нервно шаркающих по полу пациентах с диким взглядом. – Пожалуйста, помогите мне, умоляю, я сделаю все, что вы хотите, что угодно…

– Прости, – повторил психотерапевт и повесил трубку.

Три дня спустя к Линн пришел психиатр из государственной больницы. Ее сердце колотилось, а руки дрожали, когда она смотрела, как он читает ее медицинскую карту. Через минуту он поднял на нее глаза и сказал: «Вам нечего делать в психиатрической больнице». Он посоветовал ей вернуться домой и наладить свою жизнь, а затем подписал распоряжение о выписке.

Линн практически ничего не помнит о последующих неделях. Она помнит, как ее отвезли к другу и как она лежала в кровати не в силах уснуть, как она обливалась потом и дрожала от абстинентного синдрома, потому что у нее не осталось денег на лекарства. Еще она помнит, как звонила психотерапевту, к которому ходила семь лет назад, и молила его о помощи. Он согласился принять ее и отсрочить оплату до того момента, когда у Линн появятся деньги. Обеспокоенный ее абстинентным синдромом, он отправил девушку к терапевту, который назначил ей легкие транквилизаторы и дал бесплатные образцы препаратов.

Прошло несколько месяцев. Линн нашла квартиру, купила подержанную машину и устроилась работать программистом. Спустя какое-то время, когда воспоминания об изнасилованиях стали меркнуть, она решила, что сможет жить без препаратов, и поэтому стала участником программы для страдающих от алкоголизма и медикаментозной зависимости. Там случилось что-то странное. Ее попросили забыть о прошлом и наладить свою жизнь.

Что она собиралась делать сейчас, сегодня, в этот самый момент? Кураторы снова и снова задавали эти вопросы. Когда она сказала, что не может прекратить думать о прошлом, поскольку не знает точно, что именно с ней случилось, кураторы посоветовали ей прекратить искать причины ее нынешних страданий в детстве.

– Разве кто-то обещал, что жизнь не причинит тебе боли? Ну и что, что у тебя депрессия? – говорили они. – У всех бывают дни, когда мы чувствуем себя паршиво. Но мы встаем и идем на работу. Мы спим, едим, принимаем душ, причесываемся, выходим из дома и идем по улице. Ты должна двигаться вперед, шаг за шагом.

Линн не знала, что на это ответить. Раньше во время сеансов терапии ей говорили, что она не обязана заставлять себя что-то делать. Если она чувствовала себя подавленной, грустной или больной, если ей просто не хотелось ничем заниматься, ей советовали описать свои чувства в дневнике, выпустить пар, молотя кулаками по мебели, или позвонить психотерапевту, который поможет ей «разобраться со своими чувствами». А теперь кураторы велели ей прекратить попытки «исправить» себя и начать брать на себя «ответственность» за свою жизнь. Линн пыталась понять, что означает слово «ответственность».