Элизабет Лофтус - Миф об утраченных воспоминаниях [Как вспомнить то, чего не было] [litres]

Она пыталась понять, что с ней случилось во время сеансов терапии. Как появились все эти яркие пугающие воспоминания? Настоящие ли они? С течением времени они стали похожи на мультфильм, на цветную анимацию, которая постепенно теряла свою способность причинять боль. Проведя несколько месяцев в трезвом состоянии без каких-либо препаратов, Линн осознала правду. Все эти детальные воспоминания об изнасиловании, которому ее якобы подвергли родители, были не более чем порождением ее помутненного рассудка, одурманенного препаратами мозга. Она начала понимать, что эти выдуманные воспоминания формировались из ее страхов, мечтаний и желаний, смешавшихся с обрывками образов из реальной жизни. Огромные дозы препаратов, беспокойство по поводу сексуального насилия, паранойя, внушенная психотерапевтом, и массовая истерия группы – все эти факторы вместе способствовали образованию в ее разуме тревожного и полностью вымышленного мира. На самом деле именно воспоминания стали причиной ее травмы.

Что она сделала своим родителям? Как теперь посмотрит им в глаза? Эти вопросы причиняли ей физическую боль. Она очень хотела обнять их и попросить прощения, но не могла найти в себе мужества сделать это. Каждую неделю она звонила сестре, чтобы узнать, как идут дела у семьи. «Мама и папа безумно хотят тебя увидеть, Линн, – говорила сестра. – Они очень по тебе скучают». Однако Линн еще целых два года не могла побороть чувство стыда за то, как она с ними поступила.

Однажды боль от разлуки с родителями стала сильнее страха встретиться с ними. Она гостила у сестры, когда родители вошли в дом. Увидев свою дочь впервые за три года, они протянули к ней руки и крепко ее обняли, словно обещая больше не отпускать. Они никогда не просили Линн объяснить, что произошло, и не требовали извинений. У них было то, чего они хотели, то, что в течение нескольких лет казалось им потерянным навсегда, – их дочь, живая и невредимая.

Вот это история, думаете вы… поразительная, странная, фантастическая. Возможно, у вас, как и у многих моих знакомых, возникли вопросы к Линн. Как так вышло, что она приняла эти воспоминания, хотя изначально настаивала на том, что они ложные? Было ли с ней что-то не так с самого начала – некая психическая слабость, психический изъян или неспособность отделять вымысел от реальности? Конечно, только слабый человек с большим количеством проблем позволит убедить себя в том, что вымышленные события действительно происходили в его жизни… И разве тот факт, что она была настолько уязвима и так легко поддавалась обману, уже не говорит о том, что в ее прошлом произошло что-то ужасное?

Или, может, вы думаете, будто все воспоминания, которые Линн восстановила во время терапии, на самом деле были реальными, если не в мелочах, то, по крайней мере, в общем? Неужели человеческое сознание способно создать такие яркие, эмоционально насыщенные образы из ничего? Возможно, позже Линн отказалась от обвинений не потому, что ее воспоминания не соответствовали действительности, а потому что она больше не могла выносить разлуки с семьей. Говоря уже знакомыми терминами, она снова стала отрицать случившееся.

Возможно, вы не готовы возложить вину на Линн: ей просто не повезло, что она попала к бестолковому и не в меру старательному психотерапевту. Не исключено, что проблема кроется в самой психотерапии: профессии, которая стала нашей новой религией и которая предлагает легкое и быстрое решение для сложных и в принципе нерешаемых жизненных проблем. Можно ли сказать, что, стремясь облегчить наши страдания, психотерапевты превратили все человеческие проблемы в симптомы, объясняя любую боль насилием и проповедуя ложную надежду на спасение благодаря возвращению утраченной невинности?

Как же все-таки разобраться в этой истории? Является ли Линн уязвимой и психически нездоровой личностью, чьи воспоминания дают хоть искаженное, но в целом верное представление о прошлом? Стоит ли винить ее психотерапевта? Что, если именно сеансы групповой терапии подлили масла в огонь? Что, если все эти депрессивные и зависимые женщины, подталкивая друг друга, невольно раздували костер выдуманных воспоминаний? Какие уроки мы можем извлечь из невероятных сюжетных поворотов этой истории о терапии, едва не разрушившей жизнь Линн?

Я могу с уверенностью сказать, что Линн не единственная, кто пережил подобные страдания, ее психотерапевт – не единственный практикующий врач, который предлагает пациентам отыскать их потерянные воспоминания, а сеансы групповой терапии, которые она посещала, – это не единственное прибежище одиноких запутавшихся людей, способных за несколько месяцев превратиться в склонных к суициду «жертв» изнасилования, зациклившихся на красочных воспоминаниях о сексуальном насилии и садистских пытках.

Я разговаривала с пятью женщинами – Элизабет, Памелой, Мелоди, Лорой и Эрин, – истории которых очень похожи на историю Линн. Я думаю, справедливым будет сказать, что в основе каждой лежит одна и та же общая тема, одна и та же неприятная правда, и нам не нужно глубоко копать, чтобы ее найти. Депрессивные, тревожные или испуганные, эти женщины (в возрасте от семнадцати до тридцати пяти) пришли к психотерапевту за советом и консультацией. Памела и ее муж обратились за помощью к лицензированному социальному работнику из-за трудностей в семейной жизни. Мелоди попала в больницу из-за депрессии. Элизабет страдала от депрессии и проблем в браке. У Лоры было расстройство пищевого поведения. Эрин, страдавшая от клинической депрессии, начала посещать сеансы терапии в надежде улучшить отношения со своим отцом. «Я хотела быть ближе к нему, – объясняет она. – Я всегда злилась на него, потому что он уделял больше внимания моему старшему брату».

В первые несколько месяцев (а в двух случаях и в первый же час) психотерапевт задавал следующий вопрос: «Подвергались ли вы в детстве сексуальному насилию?» В случае Памелы это вообще было представлено как факт. «Я и мой муж посещали сеансы терапии два месяца, мы стали более позитивно относиться к нашему браку, у нас появилась надежда. Мы научились общаться друг с другом, выражать свои чувства и выпускать пар конструктивными способами. И потом, совершенно неожиданно, наш психотерапевт повернулся ко мне и сказал: «Ну так что, Памела, ваш отец насиловал вас?»

Первая реакция Памелы была типичной. «Меня точно водой окатили, – рассказывает она. – Я не понимала, о чем он меня спрашивает. Мне казалось, что он то ли спутал меня с другой клиенткой, то ли обвиняет во лжи, то ли еще что. Я рассказала ему, что не помню никакого сексуального насилия; мне такое даже в голову никогда не приходило. Он ответил, что это не имеет никакого значения, что это совершенно не важно. Возможно, объяснил психотерапевт, виной всему была “диссоциация”, которая выступает в качестве защитной реакции сознания. Он сказал, что он эксперт в области сексуального насилия, что работал с сотнями женщин, которые стали жертвами изнасилований, и на 95 % уверен, что со мной случилось то же самое. Он велел мне пойти домой и проверить, не смогу ли я что-нибудь вспомнить. Он сказал, что воспоминания сами придут ко мне, что они начнут появляться одно за другим, если только я разрешу себе вспомнить».