Пол Халперн - Квантовый лабиринт. Как Ричард Фейнман и Джон Уилер изменили время и реальность [litres]

Был другой вариант, от которого Фейнман в конечном итоге отказался, поскольку это место не предполагало преподавательской работы – стать сотрудником в институте перспективных исследований Принстона.

Ричард в прошлом видел, как Эйнштейн и другие ученые, запертые в институте и занимавшиеся только фундаментальными исследованиями, теряли контакт с реальностью. Современные разработки в физике иногда просто не проникали за стены института. Свободные от работы со студентами, ученые из ИПИ имели возможность бесконечно странствовать мыслью, интересоваться, размышлять… но о чем?

Фейнман не особенно интересовался абстрактными или чисто математическими проблемами. Его не привлекала задача неким образом унифицировать все силы природы. Лишившись необходимости готовиться к лекциям и читать их, он бы потерял мотивацию следить за последними открытиями, и вполне вероятно, как тот же Эйнштейн, в конечном итоге погрузился бы в мир теоретических грез.

Более того, Ричард знал, что карьера чистого теоретика – штука очень ненадежная. Если ты работаешь в обычном университете, ты в любой момент можешь сосредоточиться на педагогике, и у тебя никогда не возникнет чувство, что ты бесполезен. Помимо того, он просто любил преподавать и находил это не самым сложным делом. Исследовательская же работа вызывала бы воспоминания о годах в Лос-Аламосе, а думать о них ему не хотелось.

Поэтому Фейнман выбрал Корнелл.

Первый его в день в кампусе напоминал библейское прибытие Иосифа и Марии в Вифлеем.

В гостинице не оказалось мест, а Ричард явился около полуночи, не зарезервировав комнаты, поскольку не мог предвидеть такой ситуации: в Итаке, маленьком городке, где находится университет, начало семестра всегда вызывает ажиотаж. Но поскольку у Фейнмана запросы были скромные, он просто отыскал незапертое здание, обнаружил в нем свободный диван и улегся спать прямо там.

Утром он доложил о прибытии на факультете физики и спросил, где будет его класс по математическим методам в физике. В ответ ему сообщили, что он приехал неделей раньше, на что Фейнман отреагировал шуточными жалобами, что он так увлеченно готовил первую лекцию и не может дождаться, когда же прочитает ее.

После этого преспокойно отправился к тому строению, где провел предыдущую ночь – незаметно, как полагал Ричард. Тем не менее секрет быстро выплыл наружу. Занимавшийся расселением чиновник предупреждал вновь прибывших: «Слушай, дружище, ситуация с комнатами очень печальная. На самом деле она такая печальная, поверишь ты или нет, но даже профессору пришлось прошлой ночью спать в вестибюле» 53.

К счастью, многие физики Корнелла знали Фейнмана и его причуды очень хорошо. Бете собрал у себя молодые кадры, одаренных ученых, работавших в Лос-Аламосе и других лабораториях. Помимо Фейнмана и Уилсона, «завербованного» немного ранее, в число рекрутов из «Манхэттена» входил Филип Моррисон, доставивший в своей машине сердцевину тестовой бомбы «Тринити» на место испытаний и помогавший собирать бомбы, впоследствии упавшие на Японию.

Они образовали превосходную команду экспертов, перенесших свои удивительные дарования с проектирования и создания оружия на более злободневные вопросы физики. Для этих ветеранов Лос-Аламоса стук барабанов бонго, на которых играл Фейнман, был столь же хорошо знаком, как и чириканье птиц весной.

Весну всегда с нетерпением ждут в таких местах, как Итака, где зима холодная и снежная. Те месяцы, когда без молитвы не вступишь на крутые и скользкие дороги, многие пары проводят у огня, наслаждаясь в том числе и теплом собственного счастья.

Для молодого вдовца Фейнмана стылые серые дни были чудовищно одинокими.

Он изо всех сил пытался отодвинуть воспоминания об Арлайн и возобновить исследования. Но чем больше он старался повернуть внимание в сторону физики, тем более подавленным он себя чувствовал, тем сильнее становилось беспокойство, что он потерял хватку, что Корнелл совершил ошибку, пригласив его.

Но, направив энергию на преподавание, Фейнман быстро понял, что нашел свое призвание. В учебном классе он показывал себя как настоящий шоумен, мастер научных трюков, и все глаза были нацелены на него, на маэстро, извергающего одну за другой сумасшедшие байки о странностях природы.

Как раньше он производил впечатление на сестру, детей Уилера и друзей, так и сейчас Ричард угощал студентов искусными демонстрациями и цветистыми объяснениями того, как функционирует мир. Как в доме наставника он использовал жестянки с супом, точно так же он брал все, что попадалось под руку – простые, обыденные предметы – чтобы проиллюстрировать законы физики и то, как они взаимосвязаны.

Но после лекций возвращались мысли о том, что он должен заниматься чем-то помимо преподавания. Тот факт, что такие университеты как Беркли и исследовательские центры вроде института перспективных исследований некогда имели на него виды, казался смехотворным.

Ведь как исследователь, он может предъявить лишь совместную работу с Уилером, и как можно ставить его на одну доску с Оппенгеймером или Эйнштейном?

К счастью, коллеги по Корнеллу искренне ценили талант Фейнмана и оказывали ему поддержку. Они ставили себя на его место и представляли, как мало смогли бы они сделать, потеряй они супругу в столь молодом возрасте. Уилсон убеждал Ричарда, не беспокоиться о научной работе, говорил, что тот отличный преподаватель, а время для чистой науки придет.

После многократных увещеваний мрачное облако депрессии начало понемногу рассеиваться.

Нервозность порой возникает по странным причинам, иногда если вы упорно движетесь к цели, то чувствуете себя таким подавленным, как Сизиф, созерцающий тот обломок камня, который ему неизвестно в какой уже раз надо тащить по крутому склону. Первые попытки Фейнмана вернуться к исследованиям после войны напоминали как раз сизифов труд.

Но если сосредоточиться на другой задаче, такой, как преподавание, и превратить тяжко дающуюся деятельность в нечто вроде хобби, то внезапно картина меняется, возвращается хладнокровие, а затем и энтузиазм.

Вскоре после беседы с Уилсоном Фейнман оказался в кафе, где увидел, как кто-то подбросил тарелку, просто ради забавы. Тарелка закачалась в воздухе и закрутилась. Ричард отметил, что, фиксируя позицию герба Корнелла, выглядевшего красным пятном на боку, он может определить соотношение между частотами вращения и качания.

Вскоре он записал динамические уравнения для качающихся и вращающихся объектов, и с их помощью получил тот же результат, что и при непосредственном наблюдении. Фейнман был прав! Но в чем смысл такого математического упражнения? Как он объяснил озадаченному Бете, не увидевшему связи с серьезными исследованиями, это просто развлечение, тренировка для мозга, помогающая вернуть веру в собственные возможности и интерес к физике.