Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

Все так сплелось и накалилось, что космики-европейцы в каждом слове русского коллеги склонны видеть скрытый смысл, намек на завтра, на условия дальнейшего содружества. Должно быть, Чадов сам это почувствовал. Или вспомнил Клаймакс, Линкольн, Барроу? Специалистов-физиков, там работающих и тоже ожидающих сейчас, как разовьются события? Не берусь судить наверняка.

Я только видел, как походя, непринужденно — лишь серые глаза стали цветом гуще — отступил он от заведенного порядка, раздвинул рамки обычного знакомства гостей с павильоном. Вряд ли они могли знать, что экскурсантов никогда не просят задержаться в коридоре перед массивной, на витой пружине парадной дверью, как это сделал Чадов; что со дня основания лаборатории никто из посетителей не получал приглашения взглянуть на электрический звонок над дверью, нынче свернутый набок, на розовый шнур к нему, вырванный с мясом…

Англичанин, жаждущий языковой практики, польщен доверием, восклицает, указывая на бездействующий звонок:

— Самокритика?.. Неправильно?

— Норма, — отзывается Костя, единственным этим словом желая, вероятно, объяснить и то, что раньше у входа стоял вахтер, пускавший в павильон по звонку и пропуску, и то, что весь прежний режим, умерщвлявший геофизику, по нашей воле никогда не возродится. «Норма» — других условий для их науки, для совместного изучения космоса нет. Такая агитация и такая пропаганда.

— Тем лучше, что согласны… К взаимному удовольствию, господа… Теперь прошу взглянуть на телескоп…

Утром следующего дня Чадов сидит за своим рабочим столом, погрузившись в листы исчерченной миллиметровки, потом обводит соседей взглядом: не появлялся ли Данков?

— Вроде бы не слыхать.

— Возможно, у себя. Не звонил?

В голосах коллег некоторое удивление: еще не случалось, чтобы Чадов проворонил Димин мотоцикл. Он различает его стрекот в потоке машин, идущих по шоссе, слышит, как влетает тот во двор института. Чтобы проехать к месту своей новой работы, в Физическую лабораторию, Данков должен скользнуть мимо их крыльца. Другие гадают: остановится Данков или нет? А Чадов обычно заявляет уверенно: «Сейчас зайдет», или: «Не ждите». Сегодня он озабочен, как бы ушел в себя; когда раздается треск мотоцикла, подбирается, напряженно ждет… Дверь открывается, на пороге Дима. Одет в цвета и комбинированную форму дворового волейболиста, который не упустит случая «постучать»: наперед, похоже, знает, откуда ждать ему нападения, и атакует первым:

— Как Эвиот?

— Вопрос в «девятку»! — отзывается Чадов. — Эвиот — это вещь. Перевод я еще не закончил…

Не погашая улыбки, Дима проходит к столу, с сочувствием глядит на Чадова:

— Не успеваешь?

— Все очень серьезно, Дима. Очень. С Эвиотом придется повозиться…

Я знаю, говорить об этом он сейчас не расположен, у него к Данкову другое дело.

— Можно, конечно, указать на отдельные противоречия, — продолжает Чадов, — но в целом…

— Разгромить!

Шея Чадова удлиняется.

— Разгромить, — повторяет Дима.

Костя пребывает в неподвижности, потом делает головой не то бодливое, не то усмешливое движение; более точное представление о том, что испытывает Чадов при таких ошеломляющих предложениях — а высказывать их в характере Димы, — более полное суждение об этом сложится, когда я услышу, как выговорил однажды Чадов Данкову в сердцах: «Кабы ты с такой-то решимостью да еще по ближним целям бил, вот здесь, в лаборатории, цены бы тебе, парень, не было!» А Данков ему ответит: «Ohne uns!» — и переменит тему…

Сейчас Дима во власти нового замысла — разгромить Эвиота; он поясняет не горячась, в углах рта теплится улыбка:

— Эвиот допустил ошибку, я, кажется, ее нащупал. — Совсем серьезно: — Надо просмотреть весь текст его статьи.

Тогда Чадов расстилает перед Димой кальку.

— А это видел? — как бы в пику спрашивает он. И вызов, и сомнение в его словах. Робкий вызов, скрытое сомнение. Тыльный обрез его карандаша вдвигается в узкий и острый излом внезапно взлетевшей кривой; этот же готический шпиль предусмотрительно вынесен Чадовым на поля в укрупненном виде — для лучшей наглядности.

— Пичок? — бегло произносит Дима.

Его локоть еще лежит на столе, а носки протертых баскетбольных кедов уже нацеливаются в сторону двери: его интересует Эвиот, цель его визита — получить перевод статьи Эвиота.

Чадов с надеждой ждет.

Пичок — своего рода сюрприз, Данков о нем не знает, если что и мог прослышать, то только стороной: Чадов подготовлял сюрприз в одиночку, с терпением и расчетливо, не вступая до поры до времени ни в какие объяснения с приятелем.

Следует сказать, что не многое впечатляет в жизни с такой обескураживающей силой, как внезапный рывок товарища, работающего рядом, на сходном материале, его стремительный отрыв, успех. Чистый успех, то есть без благосклонного вмешательства влиятельной руки, без дружеских «подсадок», а ценой одного таланта, заблиставшего под воздействием труда, как бы совершаемого между делом, но требующего упорного сведения всех душевных сил в одну точку, требующего самоотверженности, беззаветной верности идее…

Как бахвал, уличенный в бездарности, выслушивал подавленный Чадов длинные речи Данкова, принявшегося задним числом все выводить заново; ободрение, Костина поддержка были ему необходимы. «Не паникуй, — говорил ему Чадов. — „Неэффектная“, „грязная“, уж какая там в самом деле ни есть, а она твоя, эта гипотеза, а возражений-то и не было… Не было!.. Конечно, последнее слово за экспериментом, эксперимент покажет, прав ты или нет, но, признаться, все же удивления достойно, как это Альсен, великий Альсен не испытал свою модель вместо электрических полей — магнитными. Уму непостижимо!..»

Он не Альсена — себя корил, участливо внимая Данкову. Собственные замыслы, еще недавно волновавшие, казались ему теперь пустыми, никчемными, мысль о прозорливце из Якутска не оставляла его, расстраивала, причиняла боль… Только пичок восстановил со временем в его глазах свою серьезность.

И сейчас, когда пичок преподнесен Данкову в качестве сюрприза, вопрос стоит, следовательно, так: этот обнаруженный Чадовым всплеск — «дюле» или же нечто большее? Пичок уловлен и отпрепарирован Костей — не до конца, не так глубоко, как хотелось бы, — вполне самостоятельно, без участия железной, направляющей логики. Данкова (в отличие от случая с «магнитной подушкой» и множества других подобных случаев), и ничто не мешает Чадову предположить взрывную силу, таящуюся в этом частном, единичном, не объясненном пока факте…

— Необходимы данные. Данных явно не хватает. — Дима на пороге кабинета делает ручкой, как три минуты назад, только без улыбки.