Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

Желание Чемпалова лично продемонстрировать мне павильон и во второй приезд было высказано как условие, при котором возможно мое дальнейшее знакомство с космиками, но сам Денис Григорьевич снова куда-то спешно отбывал.

Оставшись один, я из лаборатории не вышел.

Дверь с надписью «Нейтронный монитор» приоткрыта. Виден наклонный пульт, как бы скальпированный: кожух благородных линий с него снят, вся внутренняя проводка обнажена, на ней играют блики. Два техника, сутулясь, врачуют трепанированный пульт. Работа ажурная, требует внимания, я прислушиваюсь: о чем между техниками разговор?

Распрямившись, чтобы передохнуть, и отведя в сторону дымящуюся козью ножку паяльника, один говорит:

— Желаю, пишет, счастья в твоей молодой, цветущей, как роза, жизни… Таков штиль… — Техник ироничен, мнением собеседника, в сущности, не интересуется. — Оноре де Бальзак, «Человеческая комедия», — говорит он, такой безжалостный к своей корреспондентке. — Посвети «мещанкой».

Снова склоняется.

Напарник слушает его почтительно, обращается только по фамилии. Шубочкин, а внешность знакомого мне Шубочкина такова, что больше всего идет ему имя, подправленное суффиксом «очк»: Юрочка.

Проследив за перемещением настольной лампы под оранжевым абажуром — это и есть «мещанка», — Шубочкин требовательно замечает: «Не вижу. Пригни „подхалимку“».

Послушно сгибается эластичная шея другой подсветки, вслед за тем по комнате разносится запах накаленной меди — техники действуют слаженно.

Я завожу с ними разговор и оглядываю монитор, будто вижу пульт впервые. Роль новичка придает мне смелости.

— Прикончить работу, закрыть аппаратную, — раздается в дверях.

Свет на вошедшего падает снизу, от поставленной на пол «мещанки», выделяя выступы темных бровей, особенно их близкие к вискам широкие концы: они загибаются книзу круто, как бы под собранной тяжестью, их рисунок, несколько меланхолический, оттеняет живость светлых глаз. «Здравствуйте, Константин Михайлович!» — приветствуют вошедшего оба парня. Константин Михайлович здоровается и говорит, что Денис Григорьевич, отбывая в город, распорядился перевести их, техников, на другую, более срочную работу. «В технический зал. Сей момент».

— Да ведь он утром нас сюда поставил, Константин Михайлович! — удивляется распоряжению Шубочкин. — Перебрасываю, говорит, на ответственный участок, этот Ездовский все больше языком работает, помогите Ездовскому наладить монитор. И пока, говорит, не закончите…

Над техническим залом, куда им надлежит перейти, я заметил вывеску: «Посторонним вход воспрещен». Не вызвано ли распоряжение Чемпалова моим приходом?

— Чем вызвано, не знаю, — отвечает Константин Михайлович, глядя несколько вбок. — Получил указание.

— Очередное ценное указание, ЦУ. Даже ОЦУ. Очень ценное указание, — говорит Шубочкин. — Пять минут дадите — закончить узелок?

— Пять минут, — соглашается Константин Михайлович.

В намерения Чемпалова не входило, чтобы с лабораторией меня знакомил не он, а кто-нибудь из сотрудников. Не лучше ли все-таки уйти?

— А зачем уходить? — Паяльник Шубочкина нацеливается в недра монитора. — Мы сейчас перекочуем.

Константин Михайлович высказывается иначе.

— Воля ваша, — сухо говорит он.

Чувствуя, что влип, что стал для ребят помехой, я, чтобы смягчить неловкость, вслух и бодрым тоном вспоминаю, как выставляли меня однажды из полярной экспедиции, работавшей близ Северного полюса, обвиняя в самочинном, без какого-то мандата, там появлении. И как худо могло бы все обернуться, если бы не фронтовой товарищ, командир экипажа, склонивший начальство к мнению, что меня следует в наказание поставить на дежурство с сигнальным флажком у посадочного «Т», потому как в лагере нет другого квалифицированного стартера…

— Финишера, — поправляет меня Константин Михайлович, легонько двинув бровями: оказывается, он в прежние годы тоже летал. Вначале на «По-2», потом на «пешке»…

Запах накаленной меди и олова в комнате рассеялся, техник Шубочкин с напарником слушают нас молча; они понятия не имеют, какие ужасные потери несли наши над Прохоровкой, но Константином Михайловичем завладевает прошлое.

— Всех вылетов? — переспрашивает он, темнея глазами. — Около четырехсот. Точнее, триста восемьдесят шесть.

— На «пешке»?!

Он в первый раз улыбнулся:

— На ней!..

Бомбардировщик «Пе-2» не имел брони, воспламенялся над целью от случайной пули и полыхал как цистерна… За двести девятнадцать боевых вылетов на «Пе-2» знакомый летчик дважды удостоен звания Героя, признан одним из выдающихся бойцов бомбардировочной авиации. Триста восемьдесят шесть?! Такого человека я не встречал.

— Но я не командир экипажа, я стрелок, — поспешил разъяснить Константин Михайлович, как будто дюралевый хвост защищал воздушного стрелка надежнее, чем других членов экипажа… Стрелок, сбивший пять вражеских машин, представлялся к званию Героя. Сколько сбитых у него? И чем отмечен?

— В группе сбитых — семь. А в смысле крестов — две звездочки.

Вот так космик!

Вот так встреча!

Но дважды Героев — авиаторов — я, кажется, знаю наперечет…

— Да нет… Вы не так поняли… Что вы! — Он ткнул себя в правую сторону груди. — Два ордена Красной Звезды…

— И все?!

— Медали еще…

Я молчу, Константин Михайлович принужденно улыбается.

Дело, вероятно, в том, что он штрафник…

— Ни одного взыскания.

— Что же так бедно вас отметили? — сочувственно спросил Шубочкин.

— У нас с этим вообще плохо было.

— Надо заново все поднять, — сказал Шубочкин. — Сейчас другой подход. Пожалуйста, Брестская крепость…

— Да ну!.. — Внезапный ход разговора, похоже, выбил Константина Михайловича из колеи. — Готово у вас? — Эта аппаратная, технический зал, распоряжения Чемпалова, я чувствую, утратили сейчас для бывшего стрелка интерес и смысл. Все же, не глядя, правда, на меня, следуя привычке, Константин Михайлович проговорил: — Аппаратную надо закрыть. Я ключ принесу. — И вышел.

Шубочкин сказал ему вслед:

— Чадов — сила. Пичок нащупал.

Я не понял.

— Пичок, — назидательно повторил техник, несомненно убежденный, что заслуги научного сотрудника по обнаружению какого-то пичка (так говорят здесь об остром изломе кривой, позволяющем видеть картину возрастания или спада интенсивности космических лучей) сопоставимы с тем, что испытал и вынес человек, триста восемьдесят шесть раз пикировавший на цель сквозь заслоны истребителей и зениток.

Щелкнул замок в дверях аппаратной, Шубочкин с его напарником продефилировали в запретный для посторонних технический зал.

— Я должен уйти?

— Денис Григорьевич хозяин, — мягко сказал Чадов. — Он решает.