Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

Напомним: Нечаев, будучи в Женеве, искал и нашел поддержку Огарева и Бакунина; Нечаев, будучи в Женеве, изготовил «Катехизис революционера», аморальный кодекс заговорщиков «Народной расправы», тайной организации, еще не созданной, но уже возникшей в голове Нечаева. Но это не все. Оттуда, из Женевы, он задал работу почтовым ведомствам и Швейцарской республики, и Российской империи. Вообразите, лишь в Петербурге перехватили 560 нечаевских пакетов, адресованных 387 лицам — знакомым, полузнакомым, вовсе незнакомым. В пакетах — и прокламации, и поручения (опасные и полуопасные), и просьбы о денежной помощи. Одни адресаты попадали под наблюдение, другие — прямиком в кутузку. Это ничуть не беспокоило отправителя: кутузка, согласно методе Нечаева, была лучшим средством революционной закалки.

Вряд ли следует сомневаться в том, что он обошел своим вниманием Лопатина, о котором был много наслышан.

Их очное знакомство близилось. Не потому только, что арестант Лопатин вострил лыжи. А потому, главное, что уже прогремел роковой выстрел.

Следует перевести часы на московское время.

В начале осени 1869 г. Нечаев приехал в Россию. (Примерно тогда, когда Лопатин в злополучном письме к Негрескулу обозначил проект своего противозаконного исчезновения.)

Вооруженный «Катехизисом» и мандатом Бакунина, Нечаев нашел в Москве людей, готовых к действию. Он рекрутировал их в университете. Значительно больший резерв находился в подмосковном Петровском-Разумовском — в Земледельческой и лесной академии, где в ту пору было четыреста с лишним слушателей, будущих агрономов и лесничих.

В жандармском документе академия названа весьма энергично — «котел ведьм». Можно понять почти мистическую оторопь охранителей, читая реалистическую характеристику очевидца: «В общине „петровцев“, напоминающей собой Запорожскую Сечь, все равны… Изучая вопросы земли, „самые насущные интересы страны и народа“, они как бы невольно наталкивались на великую идею долга интеллигенции перед народом. Эта идея, что называется, висела в воздухе петровской атмосферы. Нужды и потребности земледельческого класса находили в них болезненно чуткий отклик и формировали в них идеалы, отражающие эти нужды» [60] Вартанянц В. Петровская академия как выразительница традиций. (Тифлис, 1900, с. 30. .

В Москве Нечаев сперва ютился на Мещанской, у молодоженов Успенских; Петр Успенский, настроенный резко революционно, служил приказчиком книжного магазина; у него часто собирались радикалы. Завязав первые узелки «Народной расправы», Нечаев поселился в Петровском-Разумовском.

Слово «Комитет» в смысле некоего директивного органа он произносил еще в Петербурге, во время студенческих волнений. Но ни тогда, в Питере, ни теперь, в Москве, ни одна душа не ведала, кто — кроме Нечаева — состоит в этом Комитете. И никто знать не знал, какова, собственно, численность этой «Народной расправы».

Но каждый неофит, принятый в общество, знал организационные основы «Народной расправы»: пятерки сочленов, подотчетные отделению; отделения, подотчетные Комитету; полная подчиненность; никаких вопросов, не имеющих отношения к твоей ячейке-пятерке; ежечасный надзор друг за другом, род круговой поруки.

Нечаев был из тех, кто мечтал осуществить «русско-якобинскую» теорию: охватить всю Россию крепко спаянной сетью ячеек, растущих в геометрической прогрессии, и железной дисциплиной, подчиненной таинственному центру. По приказу из центра в один прекрасный день «вся страна сразу переходит к будущему строю» [61] Короленко В. Г. История моего современника. М., 1965, с. 814. Далее мы также ссылаемся на это издание, снабженное отличными комментариями А. В. Храбровицкого. .

День этот был, по его твердому убеждению, не за горами. На печати «Народной расправы» вы увидели бы изображение топора и надпись: «19 февраля 1870 г.». Именно в семидесятом году, полагал лидер «Народной расправы», расправа-то и грянет.

Почему?

Заглянем в «Положение 19 февраля 1861 г.»: крестьянину, избавленному от крепостной зависимости, отводится полевой надел для выполнения «обязанностей перед правительством и помещиком». Крестьянин не смеет отказаться от полевого надела в течение первых пореформенных девятилет. «Это запрещение, — подчеркивает известный историк П. А. Зайончковский, — достаточно ярко характеризовало помещичий характер реформы: условия „освобождения“ были таковы, что крестьянину сплошь и рядом было невыгодно брать землю. Отказ же от нее лишал помещиков либо рабочей силы, либо дохода, получаемого ими в виде оброка» [62] Зайончковский П. А. Отмена крепостного права в России. М., 1968, с. 125. .

Девятьурочных лет истекали весной 1870 года. Нечаев — и, конечно, не он один — прекрасно понимал, что помещики полезут из кожи вон, лишь бы удержать мужика на полевом наделе. А мужик схватится за топор.

До весны семидесятого оставались месяцы. Нечаев счел бы преступлением не подойти к этому рубикону со своей дружиной — «Народной расправой», или, как ее еще называли, «Обществом топора». Почин был сделан. Один занялся сбором средств. Другой — устройством явок. Третий — вербовкой уголовных, ибо разбойник-то, по мысли Бакунина, и будет коноводом грядущего мятежа.

В Петровской академии многое вершил Иван Иванов, старшина студенческой кассы взаимопомощи, выборный администратор студенческой кухмистерской, неустанный сборщик пожертвований «на дело».

Нечаев радовался такому соратнику. А потом… Тут и завязывается тугой узел. Коль скоро имя Ивана Иванова обретает значение и звучание едва ли не символическое, следует рассказать о нем подробнее.

Подробнее? Попробуйте-ка отыскать какие-либо сведения об Иване Иванове в исторических монографиях или статьях. О да, Нечаев интересен, о Нечаеве рассуждают, а вот жертва Нечаева, она, знаете ли, словно бестелесная тень, не имеющая биографии. Восстановить эту биографию есть не столько необходимость… ну, скажем, диссертационная, сколько потребность нравственная. По крайней мере — для пишущего эти строки.

Испытываешь признательность к А. И. Кузнецову, историку Сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева (бывш. Петровской): в архиве Москвы и Московской области он нашел дело «О стипендиате Иване Иванове»; отыскал и маленькую публикацию в печати, касающуюся его же. И сообщил об этом в ведомственном издании. Правда, сообщение было очень кратким, однако путеуказующим.

Мы тоже обратились к делу «О стипендиате…». Обратились и в архив Ленинграда и Ленинградской области. А потом и к официальным справочным книгам. Нет, нет, мы вовсе не претендуем на полноту собранных нами сведений. Отнюдь! Напротив, они обрывисты, иногда загадочны, они… Короче, мы делимся с читателем лишь тем, чем располагаем. Не столь уж и многим, но все ж и немногое лучше, чем ничего.