Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

Сперва частные, а вскоре и существенные. Сперва по академическим поводам — Иванов не желал зря рисковать товарищами, а Нечаев, как недавно в Питере, настаивал на «крайностях»; потом — по вопросу важному, первостепенному.

Если последним доводом королей были пушки, то Нечаев любой спор нокаутировал возгласом: «Так приказал Комитет!» Иван же Иванов все больше сомневался в существовании Комитета. Эта настороженность, эти сомнения были, вероятно, следствием ишутинской истории.

Есть свидетельства знакомства Ивана Иванова с Николаем Ишутиным. В 1863–1866 гг. последний возглавлял революционное сообщество, центр которого назывался устрашающе: «АД». Ишутин уверял, что его организация — «мировая, многочисленная». Оказалось — горсть.

Воспоминания об этом, вероятно, и внушали Иванову сомнения в реальности нечаевского Комитета. Больше того, Иванов однажды заявил, что и Комитету не подчинится, если сочтет распоряжение неразумным. Это уже был, как говорится, бунт на корабле. Наконец, он высказался в том смысле, что Нечаев-то, очевидно, есть псевдоним Комитета или наоборот. Даже мандат, выданный Бакуниным Нечаеву, не поверг Иванова ниц. Это уж был, что называется, удар в солнечное сплетение.

Если верить нечаевцу П. Г. Успенскому, Иванов замыслил расколоть «Народную расправу» и создать свою организацию, от Нечаева независимую, но на тех же основаниях. А это уж означало бы утрату монолитного единства.

Какими-либо указаниями на идейные разногласия между нечаевцами и Ивановым мы не располагаем. Вот разве что в мемуарах А. Г. Достоевской. По ее словам, брат Ванечка, И. Г. Сниткин, покидая Петровское, убедился в том, что Иванов коренным образом изменил свои убеждения [66] Достоевская А. Г. Воспоминания, с. 200. Там сообщается, что беседы со Сниткиным навели Достоевского и на замысел «Бесов» и на то, чтобы «одним из главных героев взять студента Иванова (под именем Шатова)». «Зыбкая» фамилия персонажа возникла, надо полагать, как раз потому, что Сниткин толковал о перемене во взглядах И. И. Иванова. О значении информатора для Достоевского см.: Карякин Ю. Зачем хроникер в «Бесах»? — «Литературное обозрение», 1981, № 4. .

Начнем с того, что Иванов не стал бы откровенничать с Ванечкой — и молодым, и старым Сниткин чурался политики, социальные вопросы ничуть его не занимали. Далее. Если Сниткин что-то и слыхал о столкновениях Иванова с Нечаевым, то это уж по пословице: слышал звон, да не знает, где он. Наконец, об изменении взглядов Иванова (да еще коренным образом) нечаевцы возвестили бы городу и миру. Однако нет. Ни тогда, ни позже, нигде и никогда.

Капитальное не в самом по себе конфликте между Нечаевым и Ивановым, а в способе разрешения конфликта.

Нечаев — именем Комитета! — объявил Иванова предателем, шпионом. Нечаев — именем Комитета! — потребовал убрать Иванова.

Крови потребовал, смерти.

В Монографии В. Базанова читаем: «На участников „Народной расправы“ легла густая тень Нечаева, и она заслонила личности, индивидуальности, в ряде случаев очень яркие» [67] Базанов В. Русские революционные демократы и народознание. Л., 1974, с. 398. . Примером взяты Петр Успенский и Иван Прыжов: первый — незаурядный поэт, неопубликованные стихи которого должны быть изучены; второй — талантливый этнограф, самобытный литератор.

Прибавим третьего, тоже не нуль: Алексей Кузнецов, натуралист. Впоследствии его встретил в Сибири известный революционер Феликс Кон, отозвался восторженно: «Высокообразованный, благородный, полный самопожертвования, торопящийся на помощь всякому, кто только в ней нуждался, Кузнецов вскоре после прибытия в Нерчинск завоевал всеобщее уважение».

Четвертый — совсем зеленый Николай Николаев — не в счет: он весь так и светился обожанием своего кумира.

Исключая Николаева, к нечаевцам можно отнести те строки из частного письма автора «Бесов», где он отнюдь не всех и каждого из них причислял к «идиотическим фанатикам».

Вот этим-то людям в середине ноября 1869 года Нечаев и объявил о предательстве Иванова, этих-то и обязал — именем Комитета — ликвидировать его. Будь они «идиотическими фанатиками», можно бы положить дело в криминалистическую папку. Но тут если и патология, то не медицинская.

Итак, перед четверкой встал роковой вопрос. Пятый — он же первый — решил его загодя. При этом Нечаев от участия в расправе не уклонялся: он был не из тех, кто загребает жар чужими руками, а сам остается в сторонке.

Повторяем, Николаев не в счет, спрос с него мизерный. Нас занимают «личности, индивидуальности»: энергичный Петр Успенский, талантливый Иван Прыжов, благородный Алексей Кузнецов.

Успенский колебался минутно: решая все теоретически, он не шарахался от практики. Прыжов ужаснулся и согласился. Кузнецов не поверил в предательство и… опустил глаза долу.

Личности, индивидуальности стушевались. Ибо Комитет отождествлялся с идеей; идея и Комитет отождествлялись с Нечаевым; Комитет (Нечаев) мог белое назвать черным и белое следовало признать черным.

В середке капкана работала пружина, избавляющая нечаевца от необходимости принимать личное решение. Когда-то еще психиатры догадаются оберегать людей от стрессов и тем возвращать им здоровье, но здоровье ползунков, а Нечаев-то уже догадался.

Все это растворило «я» нечаевца в «мы» нечаевцев. Растворив, избавило от личной ответственности. Уголовное деяние задрапировалось в тогу политического, якобы оправданного целью (революцией). Отсюда уж было рукой подать до исторической необходимости. А групповая ликвидация Ивана Иванова получала оттенок коллективного причастия жертвенной кровью. Проще сказать, трансформировало идейную близость в род круговой поруки.

События развернулись стремительно.

21 ноября 1869 года в лесу Петровского-Разумовского Нечаев и его соумышленники убили Ивана Иванова. 25 ноября студенты академии опознали труп. 26 ноября в квартире П. Г. Успенского на 1-й Мещанской был произведен обыск. Обыск, «запланированный» раньше трагического происшествия в Петровском, выявил документы, указывающие на роль «Народной расправы» в гибели Иванова. Жандармы изъяли и «Общие правила организации» и книжечку на «неизвестном языке» — шифрованный «Катехизис революционера», весьма скоро дешифрованный Третьим отделением.

Грянули аресты.

Все нечаевские подручные попались один за другим.

Но аресты продолжались. Хватали и тех, кто вовсе не принадлежал к «Народной расправе». Полиция действовала старой методой — чем больше загребаешь, тем внушительнее выглядишь. Государь, сановники высшего ранга действовали методой новой — кропить кровью Иванова всех революционеров скопом, каждого в отдельности; публикацией «Катехизиса» вымазать, как дегтем, идеалы освободительного движения.