Альманах «Знак вопроса» - Знак вопроса, 2005 № 02

Неудивительно, что произведения художника, обладающего таким неистощимым духовным потенциалом, оказывают особое воздействие на зрителей, которое многими определяется как «мистическое». О таком воздействии его картины «Вечная Росиия» рассказывал мне известный тележурналист А. Невзоров, для которого в свое время эта картина оказалась опорой в труднейший момент жизни. «Эта картина — великая, духовная, мистическое бесценное произведение, которое, действительно будет во все века живо. Мне Глазунов, повторяю, подарил надежду. Он из страшной темнейшей депрессии меня вывел и дал возможность верить в то, что мы победим. И второй раз я столкнулся с той же картиной Глазунова (это уже сплошная мистика) в Приднестровье, в окопе на Кошнинском разъезде. Там я увидел, как двумя расплющенными гильзами к деревянной крышке от снарядного ящика была приколочена репродукция «Вечной России»… Такие картины приходят в великие минуты жизни человеку на помощь».

И еще одно мнение на ту же тему, высказанное писателем Александром Прохановым в связи с уже другой картиной И. Глазунова — «Россия, проснись!»: «Русский спецназ, воюющий в Чечне, берет репродукцию этой картины с собой. Эта мистическая картина, в которой всякий любящий Россию человек увидит себя. У Ильи Глазунова любовь к России уникальна. Да, мы все любим Россию. Патриотов у нас много. Но глазуновская любовь не просто генетическая, она даже не религиозная, не культурно-историческая, — это какая-то мистическая любовь…»

Удивительно, что работу И. Глазунова видели и в Югославии, когда она подверглась агрессии со стороны НАТО… Так что мистика мистике рознь.

Илья Глазунов всегда проявляет себя не только как художник и мыслитель, но и как творец практических деяний. И вот какого масштаба они были. Особой вехой в биографии Глазунова стала возглавленная им и выигранная битва за спасение исторической Москвы — вернее, того, что от нее осталось к началу 70-х годов. Перепланировки и перестройки в хрущевские времена и продолжившиеся в брежневские, довели Москву до того состояния, что она была вычеркнута из международного реестра исторических городов. А по новому генеральному плану реконструкции столицы, разработанному главным архитектурно-планировочным управлением (ГлавАПУ), к началу 70-х годов намечалось уничтожение последних остатков ее старины. А сама Москва должна была быть рассечена шестью лучами проспектов, подобных Калининскому (ныне Новоарбатскому).

Помню, как однажды, глубокой ночью, замученный дневными заботами, но как всегда сверхдеятельный, Илья Сергеевич монтировал с друзьями в своей мастерской огромнейший альбом, показывающий былую Москву — несравненный образец мирового градостроительного искусства — и отражающий невосполнимые утраты, нанесенные столице, которой грозило превращение в безликий населенный пункт. Этот фундаментальный труд стал веским аргументом в руках Глазунова, неустанно бомбардировавшего высшие органы власти. Но решающий удар по Генплану он нанес, когда ему вместе с известным композитором Вячеславом Овчинниковым удалось собрать подписи самых выдающихся деятелей науки и культуры под письмом, бурно обсуждавшимся на заседании Политбюро ЦК, в конце концов «зарубившем» предполагавшуюся злодейскую акцию по окончательному уничтожению исторической Москвы, в которой мы теперь живем. Благодаря кому? Тому же Глазунову.

И кто, как не он, стал одним из вдохновителей и организаторов создания Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, а затем основателем Всесоюзного музея народного и декоративно-прикладного искусства в подмосковном Царицыне, Российской академии живописи, ваяния и зодчества, автором проекта реставрации его здания, художественным руководителем проектов реставрации зданий Московского Кремля, в том числе известного Большого Кремлевского дворца…

Повествование Семена Митрофановича Рассказчикова

о пережитом в немецком плену

Мне в руки попала толстая тетрадь, 87 страниц которой плотно исписаны фиолетовыми чернилами. Записи сделаны около 50 лет назад, когда автор их был еще сравнительно молод. Чудом выйдя живым из ада фашистских лагерей, он решил оставить описание пережитого потомкам.

Этот очерк — как бы краткий конспект тетради.

«Traktorfbhrer» — так записана профессия Семена в учетной карточке узника немецкого лагеря.

Да, он был до войны «тракторным фюрером» — сибирским сельским трактористом. Родился в 1918 году. В 12 лет стал круглым сиротой. В 1939 году пошел на кадровую службу в Красную Армию. Под городом Ярцево получил приказ привезти из Починка (родина автора «Василия Теркина») автоцистерну бензина. Его машина уже миновала бомбардируемый и горящий Смоленск и вдруг выскочила на идущие в лоб немецкие танки. Чтобы не попасть в плен, пошел на таран. Но остался жив, очнулся в плену. Вскоре с товарищем сделали подкоп под проволочное заграждение и бежали. В одной из деревенек остановились у стариков, с голоду наелись досыта, заболели дизентерией, несколько недель ютились в баньке. Затем переоделись в крестьянскую одежду и двинулись на восток. Шли лесом вдоль шоссе от Смоленска на Рославль. Товарищ едва волочил раненую ногу, отставал и подорвался на мине. Пока Семен его хоронил, наскочили проезжавшие по шоссе немцы, услышавшие взрыв. Погрузили русского в машину и долго везли. Ночью остановились в деревне, устроили пьянку. Удалось снова бежать. Добрался до городка Кричев.

Сделаем небольшое отступление. Мне, читавшему эту тетрадь, подумалось: а ведь как ни жестока была судьба русского солдата Семена, все ж что-то и берегло его от еще худшего. Я бывал в описываемых местах. Немцы провезли Семена через Рославль тогда, когда там уже действовал их лагерь для русских военнопленных. И это был настоящий лагерь смерти. Все наши солдаты, около 250 000 человек, погибли в нем от голода. Их совершенно не кормили. Они выгрызли с корнями сырую траву, ели дождевых червей, но этим лишь сделали мучительней свою смерть.

А вот что пишет автор: «В Кричеве военнопленные в лагере умирали с голода и холода. Из сотен людей оставались в живых единицы, их не хоронили, а складывали в штабеля на цементном заводе …».