Альманах «Знак вопроса» - Знак вопроса, 2005 № 02

Впрочем, в Кричеве Семен не был пленным. Он нанялся в работники, за еду и кров, к одному жителю, служившему у немцев в пожарниках. Познакомился также с радиомонтерами, стал с ними ставить радиоточки в домах. В одном из домов жили немцы и был склад продовольствия. Родилась мысль поджечь его. Когда проводил заземление для радио, проложил фитиль — ватную бечевку, а на конце ее, у стены — коробок спичек. Стену облил бензином. Поджег бечевку с дальнего конца и оставил ее тлеть. Немцы включили радио, обрадовались голосу любимого фюрера, устроили попойку, Семену дали пол-литра спирта, он ушел. Ночью дом сгорел дотла. Немцы выскочили в одном исподнем. Но его не заподозрили — были весьма нетрезвы и ведь сами раскочегарили печку.

Но в марте 1942 года Семена захомутали на работу в Германию. В Данциге на рынке рабов его в числе 36 русских парней выбрал «баур» по имени Ганс и повез за сотню километров в свое имение. Работали в поле. Огромная норма, еда — баланда, ненависть к рабовладельцу, стычки. Однажды Семен не выдержал, вспылил, дерзко рубанул хозяина мотыгой в висок и сбежал. С ним еще трое. Шли на восток, ночами. Подошли к Висле. Наткнулись на двоих полицаев. Убили их ножами, но потеряли и одного своего товарища. Нашли лодку, переправились через реку, пошли дальше. Убили еще одного полицая и на его мотоцикле (здесь пригодилось Семеново умение водить технику) ехали, пока не закончился бензин. Шли и шли дальше. Но, ночуя возле одного из хуторков в кустиках посреди поля, сонные были схвачены. Привезли их в местную тюрьму. Ввели в камеру, стены которой были забрызганы кровью, всыпали по 50 розог и — на допрос. Их версии, что отстали от транспорта, шедшего из Минской области, немцы не поверили.

«Нас подвесили за руки в вывернутом положении за спину… От боли я искусал себе язык и губы… Висели, пока не потеряли сознание… Очнувшись, я увидел, что лежу на полу весь мокрый… Товарищи лежали рядом, они были без сознания и глухо стонали».

Затем их голыми кинули в бетонную камеру-мешок. Стояли они в ней обнявшись, держа друг друга. Сколько времени прошло, узнали лишь потом (двое с половиной суток).

Это было в Риппинской тюрьме.

А затем их повезли в Грауденцское гестапо. Еще 9 дней избиений ( «кожа висела клочьями»), вши и клопы в камерах, кружка баланды в обед. И вот их везут дальше.

Вообще-то у автора записей этот лагерь называется Штутов. Наш не шибко грамотный герой немецкие слова пишет, как запомнил их на слух. Возможно, мы иногда не совсем точно передаем применяемые им немецкие названия и термины, но да простит нас читатель. Не это главное. Последуем за героем дальше в его трагической судьбе.

Итак, сентябрь 1942 года, карный лагерь Штуттгоф. Карный, то есть для особо провинившихся. Сюда кидали узников всего на 3 месяца, но этого срока было достаточно, чтобы остаться здесь навсегда почти любому.

Первое, что увидел Семен, выходя из «воронка», — это как на повозке везут человеческие трупы. Их везли к отдельному домику, стоящему в стороне от зоны. Это был крематорий.

Затем десятки трупов он видел каждый день.

Семен получил полосатую одежду с личным номером — 15945 R. «R» означало «русский».

Началась обычная лагерная жизнь: работы — транспортные и строительные; построения; «аппель антретен» — поверки; баланда, проглатываемая на ходу; избиение палками за малейшее промедление или слабость; никакой обуви, в том числе в морозы; вши, блохи, клопы; трупы, трупы, трупы — утром в ушраме (уборной) и в штубе (барачном блоке), днем — везде.

«Некоторые падали без сознания где-нибудь на рабочей площадке, или в канаве, или в стройматериалах. Если при построении в конце рабочего дня не досчитывались человека, заставляли стоять всех до тех пор, пока не найдут потерянного. А этого бедолагу, еле движимого, приводили и казнили через повешение, как за побег».

«Много было охотников за человеческой смертью со стороны охраны СС, которые бросали палки в запретную зону и, выбирая из заключенных жертву, посылали за ней, а сами расстреливали из автоматов».

«В ночное время поднимали человек 10–12, запирали в ушрам, напускали в большие бетонные корыта глубиной с полметра холодную воду и заставляли нырять в нее головой, пока не задохнешься. Кто вперед вытаскивал голову из воды, тех оставляли, а остальных снова загоняли в штубу. Наутро можно было видеть тех оставшихся мертвыми, раздетыми догола».

Через месяц пребывания в карном лагере Семен, имевший рост 180, стал весить 42 кг.

«У меня начала опухать правая нога. Это было для меня очень странно: из статуи-скелета я стал поправляться одной частицей своего тела — правой ногой. Я уже не мог передвигаться. Меня взяли под руки товарищи, которые были посильней, и повели на рабочую площадку. Я знал, что уже отживаю последние минуты. Еле-еле взял лопату в руки и стал подкапывать пень. Но вскоре не выдержал и сел. Подошел капа (бригадир-надсмотрщик) и стал бить меня палкой. Я потерял сознание…».

«Когда сознание вернулось, я увидел себя раздетым догола, лежащим среди трупов. И было тепло, будто я лежал на русской печке. Я подполз к открытому окну и увидел зону лагеря. Тут-то я понял, что нахожусь в крематории. Я вывалился из окна на землю, полежал, затем пополз в зону лагеря. Полз, пока была ночь, и затем стало светать. А я все понемножечку полз и полз, временами проваливаясь куда-то, в бессознание…».

«Меня заметил часовой. Два эсэсовца принесли носилки и доставили меня в лагерь. Много собралось «СС»-охраны, в том числе и лагерьфюрер, все смотрели на меня с большим удивлением — на скелет на носилках, обтянутый кожей, — и ржали, как жеребцы… Показывали пальцем и говорили: «Ман аус крематорий! Ман аус крематорий! (Человек из крематория!)». Затем лагерьфюрер что-то скомандовал, и меня понесли в ревир — лагерную больницу ».

По-видимому, даже эсэсовцы были поражены стойкостью ползущего с того света узника.

В ревире Семен пролежал около месяца. Ему подлечили ногу и привезли вместе с другими заключенными к железной дороге. Погрузили в товарные вагоны, закрыли наглухо дверь, состав тронулся. Через щели можно было прочитать названия станций: Данциг, Берлин… В Берлине, впервые за трое суток, двери отворились и дали горячую пищу — женщина с красным крестом на белой шапочке разлила суп в бумажные стаканчики. Затем везли еще трое суток.

«Наконец поезд остановился. В вагон вошел немецкий солдат, показал рукой на выход. Но людей, которые могли бы выйти сами, было мало…».