Альманах «Знак вопроса» - Знак вопроса, 2003 № 04

Современная так называемая трансперсональная психология показывает, что рождение ребенка имеет для эмбриона значительные психологические последствия. Вот как описывает американский психолог Станислав Гроф рождение ребенка: «После того как мы достигли самого дна, нас внезапно поражают видения ослепительно белого или золотого света сверхъестественной яркости и красоты. Мы ощущаем, — что пространство вокруг нас расширяется и нас затопляют чувства освобождения, избавления, спасения и прощения. Мы чувствуем очищение, словцо только что избавились от всех тягот своей жизни» (Гроф С. Холотропное дыхание. — М., 2002, с. 96).

Но и Дали показывает вслед за Грофом, что изгнание из первоначального рая (материнской утробы) в бренный мир сопровождается ужасными потрясениями: удушьем, физическим неудобством, мгновенной слепотой, вызванной ярким светом, а также острым восприятием всех шероховатостей и неровностей реального мира после обволакивающей мягкости материнского лона, — ощущения эти запечатлеваются в сознании как состояние тревоги, дискомфорта и изумления. Воспоминания об утерянном рае пробуждаются в сознании человека только на грани сна; поэтому, готовясь заснуть, Дали старается принять позу зародыша: простыня плотно облегает спину, как пациента плод, мизинцы на ногах чуть отогнуты в сторону, верхняя губа соприкасается с подушкой; художник представляет, что тело его парит в воздухе, пока совсем не исчезнет.

В картинах Дали мы часто встречаемся с одними и теми же образами. Это фрейдистский след детства. К примеру, ребенок-кузнечик. Вот он изображен в матросском костюмчике. И мы снова видим Дали — мальчика в матроске — на картинах «Призрак зова плоти» (1934) и «Галлюцинация тореро» (1969–1970). На картине «Призрак зова плоти» в роли символического чудовища, вызывающего у мальчика не столько ужас, сколько любопытство, выступает призрак зова плоти — деформированный и окаменелый женский остов на берегу моря в Кадакесе, остов, где смешаны мягкие и твердые формы, ступни ног и одна рука ампутированы, а вторую руку подпирает костыль. На картине «Размышление об арфе» ребенок-кузнечик одет не в матроску, а в потрепанные штаны и пиджак с заплатой. Его левая ступня, удлиненная и заостренная, напоминает носорожий рог и одновременно ногу скелета с картины «Призрак зова плоти», словно наспех и небрежно вылепленную из воска. Теперь ребенок-кузнечик превратился в подростка; его голова похожа на мяч для игры в регби, один из локтей — неимоверно длинный и не обросший плотью — опирается на торчащий из земли костыль.

На картине, написанной Дали в разгар Второй мировой войны, «Геополитик, наблюдающий за рождением нового человека» (1943), художник дарует жизнь «сыну будущего». Из яйца, символизирующего Землю, появляются часть человеческого торса и рука; нога тем временем пытается разбить скорлупу, собирающуюся складками, как простыня. С таким усилием мертвецы в стихотворении Р. Альберти возвращаются на землю:

Рука и торс на картине принадлежат Дали, трещина в скорлупе вызывает в памяти уходящие к горизонту ступени «Первых дней весны». Из треснувшей скорлупы вытекает лишь одна капля крови; очевидно, что рождение нового человека — процесс болезненный и долгий.

Бредовые, параноидальные образы у Дали порою принимают форму ужасных существ, которые пожирают друг друга. В 1939 г. к фотографии, на которой изображен ангелоподобный и несколько слащавый ребенок, Дали тушью пририсовал акварелью дохлую, сочащуюся кровью крысу с длинным хвостом, которую ребенок держит в зубах.

В 1925 г. Дали заканчивает одну из наиболее известных работ раннего периода «Девушка, сидящая к нам спиной». Хаотичный мир художника, беспорядочные и неудачные поиски сменились здесь спокойной уверенностью. Тщательно написаны волосы, спускающиеся тремя крупными локонами на спину девушки. Но эта работа — исключение. Между 1936 и 1937 г. Дали пишет одну из наиболее известных своих картин «Метаморфоза Нарцисса». Если какое-то время пристально смотреть на фигуру Нарцисса на картине, то она исчезает и превращается в руку, возникающую из собственного отражения. Так начинает Дали вступление к своей поэме, которая одновременно является комментарием к картине и ее переложением на другой выразительный язык. Между большим и указательным пальцами — яйцо, росток, орех или луковица, их которых возникнет новый Нарцисс — цветок, проросший сквозь яйцо.

Значительное место в творчестве Дали занимает Вильгельм Телль, герой швейцарской народной легенды, отразившей борьбу швейцарцев против Габсбургов в XIV в. Миф о Вильгельме Телле входит в творчество Дали в 1930 г., сразу в живописи и в поэзии, причем трактует его Дали весьма необычно. Поэма «Великий Мастурбатор» написана в сентябре 1930 г. Описывая огромную картину, которая лежит между двух Великих Мастурбаторов на перьевой подушке, он говорит, что на картине бесконечное количество маленьких ярко раскрашенных скульптурных изображений Вильгельма Телля. На заднем плане картины, которую описывает Дали в поэме, друг против друга стоят две большие скульптуры Вильгельма Телля: одна — из шоколада, другая — из экскрементов. За ними — уходящая вдаль аллея с фонтанами; в одном из них среди грибов видна медаль.

На картине «Старость Вильгельма Телля» туго натянутая простыня скрывает разыгравшуюся за ней эротическую драму. Около Вильгельма Телля — две молодые женщины. Фигуры, изображенные в правой части картины, навеяны Библией: в слезах покидает молодая пара рай, откуда они изгнаны. Ту же пару мы видим и в левой части картины, но теперь поза женщины, привязанной к простыне, напоминает страдающую Андромеду. (Андромеда — дочь эфиопского царя Кефея и Кассиопеи. За то, что она кичилась своей красотой, Посейдон устроил в стране эфиопов наводнение. По предсказанию оракула, чтобы спасти страну, Андромеду следовало приковать к скале и ее должно было растерзать морское чудовище, но Андромеда была спасена Персеем.) У основания подпорки, поддерживающей другой край простыни, — профиль Наполеона, как на медали в поэме «Великий Мастурбатор». И наконец посередине простыни — тень огромного африканского льва; само животное находится в какой-то точке вне картины, возможно, рядом со зрителем, и именно оттуда рассматривает — не то с любопытством, не то с изумлением — фигуры на полотне.

Специалисты говорят, что силуэт на простыне может быть истолкован как метафора Вильгельма Телля. Ведь, в конце концов, тень, отбрасываемая львиной мордой, приходится как раз на то место, где расположена нижняя часть тела обнаженного старика. Однако действительно ли это можно принять за некую трактовку? Скорее это попытка угадать направление фантазий Дали.