Владимир Ацюковский - ЗНАК ВОПРОСА 1997 № 03

Будучи статс-секретарем Александра I и находясь постоянно при Главной квартире, адмирал А. С. Шишков стал свидетелем отступления наших войск. Он по своей должности обязан был писать царские рескрипты, манифесты, то есть он был у самых истоков царских распоряжений. Статс-секретаря поражало, что царь легко соглашался с К. Фулем, Р. В. Нессельроде и другими иностранцами на русской службе и не принимал во внимание вежливые слова своего статс-секретаря.

А. С. Шишков с возмущением и удивлением констатировал, что царь брал «сторону немецкой бумаги», где Наполеон изображался непобедимым, «сила его — непреодолимою, и что мы должны были пустить его в свои пределы, не имея никакой возможности воспрепятствовать ему в том». Эту «немецкую бумагу» должны были послать «с курьером в Петербург для напечатания в ведомостях». Царь настаивал на переводе с французского манифеста, где «хотели оправдать Тильзитский мир и другие наши унизительные с Наполеоном связи», «выставлялось также и нынешнее наше отступление, как бы некая хитрость, обещающая нам огромную победу. Статс-секретаря удивляло преклонение перед Наполеоном, которым был буквально пронизан весь манифест. Гениальность Наполеона как великого полководца объявлялась причиной нашего отступления. Статс-секретарь писал: «По словам господина Фуля, предводительствует ими (войсками. — И. Е.) полководец, какому нет в историях примера. Судя по Германии и Пруссии, конечно, так; но судя по Гишпании, сей великий полководец не сделал ничего, кроме того, что наполнил землю их костями своих воинов, и сам не смеет туда показаться. Скорее можно сказать, что нет в истории примера столь скорому падению царств, какое случилось с Германией и Пруссией. Великость завоевателя их, которому они удивляются, возникла и воссияла от чрезвычайной их слабости и малой любви к отечеству». А. С. Шишков изложил весь план войны 1812 г. (из чего мы видим, что секрета из этого не делали в самом начале войны) и обоснования, почему этот план был принят.

Убедительно аргументируя свое мнение, А. С. Шишков не считал обоснования плана серьезными, а к самому плану относился с нескрываемой иронией.

Опережая события, следует сказать, что царь наградил А. С. Шишкова орденом Александра Невского, но не простил ему критику отступательного плана. В военной галерее 1812 г. Зимнего дворца мы не увидим портрета адмирала А. С. Шишкова среди героев Отечественной войны, хотя все, с кем он сотрудничал в то тяжелое время — А. А. Аракчеев, А. Д. Балашев, представлены в этой галерее.

С иностранцами, находящимися на русской службе, царю было проще иметь дело: они быстро и угодливо исполняли то, что он хотел. Эти люди служили толь-, ко царю и дорожили только его милостями. Возможно, поэтому на русской службе было много иностранцев, которые очень быстро делали карьеру. Понятно, почему царь поручил армию, которая по его воле должна была оставлять неприятелю села и города, немцу М. Б. Барклаю де Толли, чуждому России и русскому народу. Ни один русский генерал, любящий свое отечество, не согласился бы отступать, бросая на милость неприятеля свой народ и свою землю.

Русский дворянин А. С. Шишков понял, что царь одобрял действия, которые, с точки зрения русского дворянина, были немыслимы. Статс-секретарь знал, что именно царь командовал армией, хотя Александр I и говорил, что армией командует М. Б. Барклай де Толли. А. С. Шишков пришел к такой мысли: «Может быть, положенье наше приняло бы совсем иной вид, если бы государь оставил войска». В то время уже сам царь искал предлог уехать из армии, но говорил он совсем другое. Царь утверждал, что «присутствие свое в войсках почитает необходимо нужным и не быть при них вменяет себе в бесславие».

Александр I туманно намекнул статс-секретарю о своем желании, и тот записал его: «Вы бы трое (разумея под сим графа, Балашева и меня) сходились иногда и что-нибудь рассуждали». В результате появилось письмо, так сказать, обращение верноподданных к своему монарху, в котором обосновывалась необходимость отъезда царя из армии. Письмо подписали три названных царем лица: А. А. Аракчеев, А. Д. Балашев, А. С. Шишков.

Многие историки всерьез полагают, что царь уехал из армии по просьбе своих министров, Александр I был упрям и настойчив. Если бы царь считал своим долгом находиться при армии, никто и ничто не помешало бы ему это сделать. Однако, получив послание своих сановников, царь не стал медлить. А. С. Шишков писал в своих записках: «На другой день государь поехал к Барклаю, который стоял в нескольких верстах от Главной квартиры. Тут, по отъезде его, обер-гофмаршал граф Толстой отвел меня в сторону и тихонько шепнул мне на ухо: «Знаешь ли, что? К ночи велено приготовить коляски ехать в Москву». И, действительно, царь потихоньку ночью покинул армию. Известно, что царь имел обыкновение прятаться за своих министров, когда не хотел, чтобы то или иное решение исходило от него.

О чем говорил царь с военным министром, неизвестно. Адьютант М. Б. Барклая де Толли В. фон Левенштерн записал только последние слова Александра I: «Поручаю вам свою армию, не забудьте, что у меня второй нет: эта мысль не должна покидать вас».

Французы, думается, правильно оценили поступок императора. Бывший наполеоновский посол в России А. де Коленкур писал в своих мемуарах по поводу отъезда Александра I из армии: «Он покинул армию, не желая, чтобы на него падала ответственность за последующие результаты военных действий, так как первые операции были неблагоприятны для русских».

Первые месяцы войны были очень тяжелыми для каждого русского. Но пока армии П. И. Багратиона и М. Б. Барклая де Толли были отрезаны одна от другой французскими войсками, все считали, что отступление вызвано необходимостью. У Смоленска армии соединились, однако сражения не последовало. После непродолжительной обороны Смоленска армиям было приказано снова отступать. 6 августа генералы решили в беседе с М. Б. Барклаем де Толли убедить его перейти в наступление. Начальник артиллерии 1-й Западной армии молодой генерал граф А. И. Кутайсов, человек энергичный, смелый, мужественный, всеми любимый, «принял на себя передать ему желание и надежды первых лиц армии». У М. Б. Барклая де Толли не нашлось ни одного слова для обоснования своих действий. Он сказал: «Пусть всякий делает свое дело, а я делаю свое».

Тревожное настроение, царившее в русских войсках, нашло выражение в письме А. А. Закревского, директора Особенной канцелярии Военного министра, который написал 6 августа 1812 г. своему другу графу М. С. Воронцову — командиру 2-й сводно-гренадерской дивизии 2-й Западной армии: «Хладнокровие, беспечность нашего министра я ни к чему иному не могу приписать, как совершенной измене… Сему первый пример есть тот, что мы покинули без нужды Смоленск и идем бог знает куда и без всякой цели для разорения России. Когда были эти времена, что мы кидали старинные города? Я, к сожалению, должен вам сказать, что мы, кажется, тащимся к Москве; но между тем уверен, что министра прежде сменят, нежели он туда придет, но не иначе должно сменить его, как с наказанием примерным».