Николай Межевич - Государства Прибалтики 2.0. Четверть века «вторых республик»

В 2015 году внутренний валовой продукт (ВВП) Латвии в сравнительных ценах по сезонно не выровненным данным увеличился на 2,7 % по сравнению с 2014 годом [184]. В 2015 году ВВП Литвы вырос на 1,6 % [185]. Эти показатели, возможно и выглядят достойно для Румынии. Однако вызвали бы гарантированный правительственный кризис в Польше.

В профессиональной среде складывается понимание того, что ход нормального экономического развития государств Прибалтики нарушен. Если раньше мы говорили о диалектическом взаимодействии экономики и политики, то сегодня политика подчинила экономику своим целям. Золотой век европейской экономики (50-е годы XX века – первые семь лет XXI века) закончился. Европа не будет расти темпами в 3–5 % в течение длительного времени, до смены парадигмы политико-экономического развития. Для нашего случая это означает, что при любых формах поддержки экономики Эстонии, Латвии, Литвы Европейский союз не будет и не может обеспечивать реальное развитие, максимум возможного – удержание достигнутого.

Сегодня трудно представить, что в Российской империи Рига была одним из крупнейших промышленных центров европейской части, равным Варшаве, Киеву, Харькову. Промышленность Риги специализировалась на высокотехнологичных отраслях и характеризовалась большой долей предприятий с иностранным капиталом, уступая по этому показателю только столице империи. В межвоенной Латвии машиностроение не то чтобы развивалось динамично, но и не исчезло. Авторитарный режим К. Ульманиса способствовал сохранению промышленности, развитию транспорта и энергетики. При этом промышленность практически исчезла в Эстонии и не существовала в этот период в Литве в принципе. Как уже было отмечено, СССР создавал современную промышленность в Прибалтике, исходя из экономических соображений, сокращая издержки и учитывая комплекс факторов региональной экономики.

Бывшие промышленные флагманы-гиганты Латвийской ССР, такие как рижские РАФ, ВЭФ, «Радиотехника», «Альфа», даугавпилсский Завод химического волокна, были приватизированы и обанкрочены в течение 90-х годов. Рижский вагоностроительный завод, лиепайский металлургический, даугавпилсский локомотиворемонтный оказались более успешными, но вектор промышленной политики не оставил для них шансов. В 1990 году рижский вагоностроительный завод можно было назвать ненужным придатком советской экономики и создать для него банкротные условия в 2013 году. В 2015 году очередным провалом закончилась попытка найти для него эффективного инвестора. Развернувшаяся в кругу специалистов дискуссия показала, что инвестора интересуют потенциальные рынки как минимум российского размера. Автосборочный завод «Руссо-Балт» был предприятием иностранного капитала, но собирал машины для всего рынка Российской империи. Рижский вагоностроительный завод как предприятие для латвийского и даже европейского рынка не может быть инвестиционно привлекательным. Единственное крупное промышленное предприятие – бренд Латвийской республики, еще не испытывающее системных трудностей, – это АО Latvijas balzams – более 600 рабочих мест, действительно один из крупнейших экспортеров в Латвии – его продукция отправляется в более чем 30 стран мира, и каждый год осваиваются все новые экспортные рынки.

Результаты деиндустриализации очевидны. Рассмотрим причины. Во-первых, постиндустриальное общество (постмодерн), использующее знания и глобальные электронные технологии в качестве главного ресурса развития, формируется лишь на базе зрелой экономики модерна. Именно таким путем прошла Германия.

«Если скандинавские страны чрезвычайно искусно хеджировали и “социализировали” риски, связанные с развитием научных исследований и опытно-конструкторских разработок (НИОКР), инновациями и модернизацией промышленного производства, то балтийские экономики в 1990-е – начале 2000-х гг. занимались хеджированием и “социализацией” рисков, сопутствующих краткосрочному буму активов и потребления. Первые научились справляться с финансовой нестабильностью и обеспечили долговременный экономический рост, а у вторых не осталось никаких средств для преодоления колоссальной нестабильности, привнесенной в систему стремительным краткосрочным ростом экономики» [186]. Согласно данным Eurostat 2 014 г., в Латвии в среднем 23,4 % предприятий были инновативными, в то время как в странах ЕС этот показатель в среднем составляет 52 %. Доля, расходуемая на научные исследования и разработки (R&D), равна 0,46 % от ВВП. Это самый низкий в ЕС объем государственных и частных инвестиций в R&D (для сравнения ЕС (28) – 2,01 % от ВВП) [187].

В-третьих, ставка на деиндустриализацию имела двойной политический подтекст. Рабочие на крупных и средних предприятиях в республиках Прибалтики, как правило, не принадлежали к титульным нациям, при этом были организованы именно по социально-производственному признаку. Разгром промышленности в силу этого стал не экономической, а политической задачей. Далее, реализация либерального проекта неизбежно должна была столкнуться с сопротивлением тех, кто ориентировался на концепцию социального государства, столь популярную в Германии и северных странах. Для этого методика силового подавления профсоюзов, апробированная латиноамериканскими правыми диктатурами, не подходила, либерализация в сочетании с постепенным закрытием восточных рынков дала нужный политический эффект.

Отметим и то, что дискуссия о характере экономического развития в государствах Прибалтики неизбежно проходит в рамках мирового и европейского экономического контекста. Это следует считать абсолютно правильным; сравнивать макроэкономические условия 2006(7), 2008(9), 2012(13) и 205 гг, методически неверно. Сегодня экономический блок правительств Прибалтики ссылается на неблагоприятную конъюнктуру, подчеркивая, что 2015-й (2016-й) год не показателен. С этим можно согласиться. В начале века Лиепайский металлургический завод или Литовское морское пароходство испытывали сложности, но не находились за банкротной чертой. Сегодня ситуация иная, экс-министр экономики Латвии так оценивает экономическую систему своей страны: «Имеющаяся у нас сейчас – близка к так называемой “китайской системе развития”. Она ориентируется на производство, а инвестиции в ней проводятся в фиксированные средства. В такие, например, предприятия, как Liepājas metalurgs…» [188]Действительно, хороший пример, банкротное предприятие с масштабными долгами государству, в стадии остановки производственной и финансовой деятельности [189]. Что же касается сравнения с китайской моделью, оставим этот сюжет без комментариев.