Никита Моисеев - ЧЕЛОВЕК И НООСФЕРА

Этот процесс особенно хорошо виден тем, кто бывает в США относительно редко и через большие интервалы времени. Все больше обособляются, например, итальянская, польская и еврейская общины. Никакой интеграции между американцами китайского и японского происхождения не происходит. Я уж не говорю об общинах африканского или пуэрториканского происхождения.

Конечно, этот процесс неоднозначен. Есть и обратные примеры. Так, русская община в США и Канаде уже практически растворилась — за исключением духоборов и других сектантских групп. В Луизиане от французов остались лишь названия городов да отдельные фамилии. В то же время в Квебеке сформировалась, по существу, новая нация со своим языком — квебекуа — диалектом французского.

Похожая ситуация наблюдается и в Советском Союзе: этническое разнообразие не проявляет особых тенденций к уменьшению. В городах Туркмении живет, например, много азербайджанцев. Обе нации говорят практически на одном языке. Как все тюрки, они близки по крови, и у них много общих и культурных традиций, у них общая религия — ислам сунитского толка. Но они продолжают видеть четкую границу между собой. Более того, даже азербайджанцы из Нахичевани точно знают, откуда они происходят, хотя и живут за тридевять земель от Нахичевани, просят не смешивать их с азербайджанцами из Карабаха, например! Два когда-то раздельных ханства до сих пор напоминают о себе.

Одним словом, динамика этносов удивительно прихотлива. Я думаю, что трудности, с которыми сталкивается Арабский Восток, в значительной степени связаны с тем, что арабы перестали быть единой нацией. Арабского этноса практически не существует, хотя сохранились религия, алфавит и многое другое.

Изучение динамики этносов, исследование факторов, которые ее определяют, становятся все более важным. Здесь может помочь та общая схема эволюционного процесса, которая была изложена в первой части.

Я убежден, что она применима и для анализа этнических процессов. Во всяком случае, она позволяет думать, что возникновение, расцвет и закат этносов, как и другие процессы самоорганизации, — это формирование из хаоса тех или иных квазистабильных образований, которые однажды неизбежно распадутся, предоставив тем самым материал для нового этапа этногенеза.

Мы заранее знаем, сколь неустойчив будет этот процесс, как легко малые случайные флюктуации могут изменить его характер. И тем не менее хочется предположить, что существуют некоторые определяющие причины и их комбинации, позволяющие объяснить и предсказать те или иные явления.

Почему, например, волжские булгары при всех злоключениях своей истории сохранили ислам, свое тюрко-язычие, свои традиции, одним словом, свой этнос, но одновременно потеряли свое племенное название и ныне их именуют татарами, хотя, собственно, к татарам, разгромившим Киевскую Русь, они имеют очень малое отношение. А вот та ветвь волжских булгар, которая еще в раннем средневековье откочевала на Балканы, полностью! забыла свое происхождение, потеряла язык, традиции, веру, но сохранила свое племенное название, переданное им народу современной Болгарии,

Пестрота национальной палитры планеты Земля — это благо, великое благо, данное нам Природой и ее законами. Подобно генетическому разнообразию, разнообразие национальное — это защита популяции Homo sapiens от случайных превратностей судьбы. Ведь каждая национальная культура, каждая традиция — это память об опыте Человека. Потеря национального, а следовательно, и культурного разнообразия, подобно утрате разнообразия генетического, крайне опасна — не побоюсь сказать, смертельно опасна для будущего человечества.

Нам важно знать и предвидеть тенденции этнических процессов. А может быть, придет и такое время, когда сделается допустимым и необходимым вмешаться в процессы этногенеза. Но уже сейчас видно, что единство и национальное разнообразие — это две стороны одной и той же медали. Одновременно мы не можем не видеть, какие нетривиальные трудности порождает это разнообразие и как непросто реализовать ту общепланетарную общность, без которой человечеству не выжить на Земле. И наука, прежде всего анализ исторического опыта должны нам помочь обеспечить это единство.

Еще один вопрос, на который мне хотелось бы обратить внимание читателя, — это религиозный плюрализм современного общества. Если любая религия — явление в известном смысле историческое, то вера, религиозность, религиозное чувство — это уже совсем не религия, это категории «вечные»!

Такое утверждение следует из общих положений теории познания. А она говорит о бесконечности пути познания абсолютной истины; и бесконечность цепочки истин относительных все полнее отражает окружающий мир в нашем сознании. Но из этого тезиса следует и другой: как бы ни развивалась наука, в какие бы тайны бытия мы с ее помощью ни погружались, сколь бы ни были стройны и логичны «единые картины мира», которые мы вырисовываем, у человека в его сознании всегда остается «зона иррациональности». Она живет прежде всего в нем самом. И даже у самого атеистически мыслящего человека существует свое «вероподобное» мировосприятие. Разве та картина мирового эволюционного процесса, которую я нарисовал в первой части своей книги, не является фрагментом моей веры?

Следуя традициям физикализма и принципу «лезвия Оккама», я постарался использовать для ее описания минимальное количество эмпирических обобщений, то есть гипотез, не противоречащих опыту. Я верю в их справедливость! И тем не менее сколько других фактов еще осталось у меня в «зоне иррациональности»! А коль скоро такие зоны существуют, то их наполнение будет носить неизбежно субъективный отпечаток и оставлять место для иррациональных построений. К этому надо добавить, что познание мира — это не только знания, но и чувства. Как сказал кто-то из богословов, вера познается не разумом, а сердцем, точнее, правым, чувственным полушарием мозга! Вот почему религиозные чувства и существование религий я считаю необходимым относить к факторам, органически вписывающимся в историю человечества, влияющим на процессы его развития, считаю естественным процессом развития нашего века. И в этой сфере мы также должны быть способны предвидеть ход эволюции и, может быть, при соответствующих условиях как-то на него влиять. Эго побуждает меня держать все время в поле зрения и проблемы религиозного плюрализма.

И ныне он действительно разрастается. Появляется много новых учений, даже в традиционных религиях появляются новые оттенки. Очень непросто складываются отношения между различными церквами. Противостояние различных учений, а часто и их фанатическая непримиримость — это все те факты, с которыми нельзя не считаться.