Никита Моисеев - ЧЕЛОВЕК И НООСФЕРА

Человек — отнюдь не создание «по образу и подобию божьему», в нем, а значит, в нас самих немало мерзости. Это и агрессивность, унаследованная от далеких предков, которую не успела вычистить биологическая эволюция, и трусость, и алчность, и вероломство, и страсть к стяжательству, и лживость, и многое другое. Подчас становится страшно, когда осознаешь, что именно для существ, обремененных этими пороками, мы строим социализм, думаем об их будущности, тщимся их руками сделать что-то хорошее, ввести их в эпоху ноосферы. И величие нашего классического искусства состоит как раз в том, что оно, обнажая эти присущие человеку пороки, показывает тем не менее, что человек — любой человек — заслуживает любви и «человеческого отношения».

И это принятие принципа «люби ближнего как самого себя», эта классическая русская традиция иногда с удивительной силой проявляется и в нашем современном искусстве. И не только в русском.

Я внимательно слежу за творчеством Виктора Астафьева. Далеко не все, что он говорит, я могу безоговорочно принять. Но в главном… Какая галерея персонажей проходит перед глазами его читателей, какое невероятное разнообразие характеров и судеб мы встречаем в его книгах! Положительных героев или безупречных личностей я там не заметил. Но сколько у него любви к своим персонажам, сколько боли за их судьбы и желания исправить условия их жизни, сделать их такими, чтобы у каждого могли проявиться те потенциальные силы, которые таятся до поры до времени в каждом человеке. В каждом! Один будет способным на подвиг Матросова, другой станет нежным отцом или врачевателем. Книги В. Астафьева потрясают, как и книги русских классиков.

Эта человеческая линия свойственна в нашей стране не только русскому искусству. Мир обошел удивительный фильм Т. Абуладзе «Покаяние». Бездну горя и человеческих трагедии венчает заключительная фраза: «А зачем дорога, если она не ведет к храму?» Эти слова я воспринимаю как один из важнейших принципов «нравственного императива».

Нет, не обеднела наша страна талантами. И, несмотря на все превратности нашей тяжелейшей судьбы, то богатство мыслей и чувств, которое было добыто талантом и трудом поколений наших соотечественников, живо и развивается. Это, может быть, самый удивительный урок, который преподнесла людям история Советского Союза. Сохранилось представление о том, что жизнь прекрасна сама по себе, и человек по-прежнему это знает с рождения. И порой он узнаёт, сколько прекрасного он может сам внести в жизнь, окружающую нас. И когда это открывается, он тоже оказывается потрясенным.

В Ленинграде живет и трудится замечательный художник Валентина Ивановна Гуркаленко. Она кинорежиссер и делает почти неизвестные широкому экрану 20-минутные фильмы. Мне довелось видеть ее фильм, посвященный И. С. Тургеневу и музею в его усадьбе Спасское-Лутовиново. В фильме не произносятся слова, нет действующих лиц. Вы слышите прекрасную музыку, бродите по аллеям старого парка, смотрите в окно, в которое смотрел писатель, и слышите всего лишь одну строчку его знаменитого стихотворения: «Как хороши, как свежи были розы!»

А зритель из зала выходит преображенным. Он прикоснулся к прекрасному, увидел то, что видел и сумел описать И. С. Тургенев, получил заряд «человечности», стал чуточку лучше. И становятся бессмысленными все сплетни, которые бытуют о личной жизни писателя, все то копание в житейских мелочах, которое чаще всего называется литературоведением.

Вот эта вера в Человека, вера в то, что, каков бы ни был изначальный спектр характеров и жизненных обстоятельств, направленное их изменение может выдвинуть на первый план те качества, которые нам и хочется назвать человеческими, качества, необходимые Человеку эпохи ноосферы. Вот это и есть та трактовка извечного принципа, которая свойственна русской (и не только русской, конечно) традиции и которая, я в этом убежден, может сыграть важнейшую роль в формировании системы «Учитель».

Принцип благожелательности, который должен лечь в основу «нравственного императива» и всей системы воспитания, несовместим с любым представлением о национальном неравенстве, столь глубоко живущим в сознании и чувствах людей. В какой это страшной, я бы сказал, неандертальской форме проявляется сейчас на Ближнем Востоке, например. Две нации — избранницы Иеговы и Аллаха, разделяет стена ненависти и крови. Можно ли, не преодолев ее, говорить об общепланетарной общности?

А ведь так происходит не только на Ближнем Востоке. Как преодолеть эти барьеры? Ведь без этого путь в эпоху ноосферы заказан. Для этого потребуются самые разнообразные усилия и прежде всего ясное понимание их необходимости. Поэтому важнейшее слово здесь должна сказать наука. Именно объективная наука. Я долго надеялся, что в преодолении национального антагонизма ведущую роль должны сыграть церкви. Но я боюсь, что религиозный фанатизм, представление о других религиях как о ереси, подлежащей уничтожению, еще долго будут мешать выработке единых основ во взаимоотношениях между людьми. Вот почему особое значение я придаю именно научному анализу подобных проблем.

В обществе, а тем более в научном мире, сейчас проявляется все больший интерес к проблемам гуманитарным. Происходит и «гуманизация науки» — явление, которое сегодня еще по-настоящему не осознано. Причины, его порождающие, многообразны.

Одна из них — возрастающая сложность проблем, их взаимообусловленность с другими, не менее сложными; необходимость их изучения в комплексе, исключающая возможность традиционных для физики методов исследования и требующая сочетания математических методов и методов, основанных на интуиции и аналогиях, на историческом подходе и т. д., то есть методов гуманитарные наук.

Другая — постепенное осознание единства человеческих судеб и природы, рождающееся стремление увидеть целостную картину процесса мирового развития.

Эти две причины порождены логикой развития научной мысли. Но есть и чисто практические потребности решения гуманитарных проблем — проблем организации общества, разумное использование его потенциала, социальные аспекты экономического и экологического развития и многие другие. Они недоступны и «чистым гуманитариям» и одним естественникам тоже. Это пограничные области, требующие сочетания гуманитарной и естественнонаучной культуры. Их разработка обогащает как естественные, так и гуманитарные науки.

Эти тенденции «гуманизации науки» я прочувствовал на собственном опыте. Чем больше лет я занимаюсь естественными науками, тем больше мне недостает гуманитарного образования, и я могу хорошо проследить, как по мере увеличения моего «гуманитарного ценза» менялась и шкала моих естественнонаучных интересов и шкала ценностей. И такой путь прошли, вероятно, многие естественники.