Марсель Мосс - Общества. Обмен. Личность. Труды по социальной антропологии

Мы связываем также с этой системой идей некоторые древнейшие черты еще практикуемой, хотя и не понятой формы mancipatioш, купли-продажи, которая станет emptio venditio*™A в древнейшем римском праве. Во-первых, обратим внимание на то, что она всегда содержит traditio™5. Первый владелец, tradens, демонстрирует свою [802] [803] [804]собственность, торжественно отказывается от своей вещи, отдает ее и таким образом покупает accipiens. Во-вторых, этой операции соответствует mancipatio в собственном смысле. Тот, кто получает вещь, берет ее в свою manus* и не только признает ее принятой, но признает самого себя проданным вплоть до оплаты. Вслед за осторожными римлянами принято рассматривать одну mancipatio и понимать ее только как вступление во владение, но существует множество симметричных вступлений во владение вещами и лицами в одной и той же операции [805] [806].

С другой стороны, дискутируется, и очень давно, вопрос о том, соответствует ли emptio venditidm двум раздельным актам или одному. Видимо, у нас есть основания считать, что их два, хотя они могут непосредственно следовать друг за другом при продаже за наличные. Подобно тому как в более ранних правовых системах существует дар, за которым следует ответный дар, в древнем римском праве имеет место назначение на продажу, за которым следует оплата. Таким образом, нетрудно понять всю систему и, более того, существующие в ней оговорки [807].

Действительно, достаточно только отметить торжественные формулы, которыми пользовались: формула mancipatio, связанная с бронзовым бруском, формула принятия золота у раба, выкупающего себя [808] [809](это золото «должно быть чистым, честным, мирским, принадлежащим ему» — puri, probi, profani, sui); они идентичны. Более того, обе они — эхо формул самой древней emptio: скота и раба, которая сохранилась для нас в форме jus civile*m. Второй владелец принимает вещь только освобожденной от пороков, особенно магических; он принимает ее только потому, что может вернуть или компенсировать, отдать плату. Следует отметить выражения: redditpretium, reddere* и т. д., где проступает еще корневая часть darem.

Впрочем, Фест* сохранил для нас ясный смысл термина етеге («покупать») и даже правовой формы, которую он выражает. Он говорит также: “abemito significat demito vel auferto; emere enimanti qui dicebantpro accipere” * (s. v., abemito), и возвращается к этому значению в другом месте: “Emere quod пипс est mercari antiqui accipiebant pro su- merev * (s. v. emere), что, впрочем, составляет смысл индоевропейского слова, с которым связано само латинское слово. Етеге — это «брать», «принимать что-нибудь у кого-нибудь» [810] [811].

Другой термин, emptio venditio, вероятно, также звучит для юристов по-иному, не так, как для осторожных римлян [812], для которых обмен и дарение существовали только тогда, когда отсутствовали плата и деньги, знаки продажи. Vendere, первоначально venumdare, — это сложное слово архаического, доисторического типа [813]. Несомненно, оно включает элемент dare, напоминающий дар и передачу. Что касается другого элемента, то, вероятнее всего, он заимствует индоевропейский термин, обозначавший уже не продажу, а продажную цену, covr|, санскр. vasnah, который Хирн [814]связал к тому же с болгарским словом, обозначающим «приданое», покупную плату за женщину.

Другие индоевропейские правовые системы

Приведенные гипотезы относительно древнейшего римского права относятся преимущественно к доисторической эпохе. Право, мораль, экономика латинян существовали в описанных выше формах, но последние были забыты, когда их институты вошли в историю. Ибо именно римляне и греки™6, которые, возможно, вслед за северными и западными семитами™7 изобрели различение обязательственного права и вещного права, отделили продажу от дара и обмена, разделили моральное обязательство и договор и особенно осознали различие между обрядом, правом и выгодой. Именно они посредством подлинной, великой и достойной уважения революции преодолели всю эту устаревшую мораль и экономику дара, слишком рискованную, слишком дорогостоящую и разорительную, переполненную личными соображениями, несовместимую с развитием рынка, торговли и производства и, в сущности, для той эпохи антиэкономическую.

Кроме того, вся наша реконструкция — это лишь правдоподобная гипотеза. Однако степень ее правдоподобия возрастает, во всяком случае вследствие того факта, что другие реальные и описанные индоевропейские правовые системы в уже относительно близкие к нам исторические эпохи, безусловно, знали систему того же рода, что мы описали в обществах Океании и Америки, которые вульгарно [815] [816]называют первобытными и которые на самом деле являются архаическими. Мы можем, стало быть, обобщать с определенной долей уверенности.

Лучше всего сохранили эти следы две индоевропейские правовые системы: германская и индийская. Кроме того, в отношении их мы располагаем многочисленными текстами.

II

Классическое индусское право

Теория дара

N. В. В использовании индусских юридических документов суще ствует одна довольно серьезная трудность. Юридические кодексы и равные им по авторитету эпические поэмы были написаны брахманами и, можно сказать, если и не для них, то по крайней мере для их поль зы как раз в эпоху их триумфа . Они дают нам представление лишь о теоретическом праве. Стало быть, только посредством специальной реконструкции, с помощью множества содержащихся там признаний мы можем выяснить, каковы были право и экономика двух других каст, кшатриев и вайшьев. В данном случае теория, «закон дара», который мы в настоящий момент описываем ( дападхарма ), реально применим только к брахманам, к способу, которым они добиваются дара и полу чают его — возмещая лишь своими религиозными услугами, - а также к форме подношения им дара. Естественно, именно эта обязанность одаривать брахманов составляет объект многочисленных предписа ний. Вероятно, совсем иные отношения господствовали среди знати, княжеских семей и внутри многочисленных каст и племен простого люда. Мы едва можем догадываться о них, но это и неважно.

Индусские материалы имеют большое значение. Сразу после арий ской колонизации древняя Индия, в сущности, вдвойне была страной потлача . Вначале потлач обнаруживается еще в двух очень больших группах, которые были когда-то гораздо более многочисленными и образовали субстрат значительной части населения Индии: в племе нах Ассама (тибето-бирманских) и в племенах группы мунда (австро азиатских). Правомерно даже предположить, что в брахманическом декоре продолжала существовать та же самая традиция этих племен 41 *. Можно, например, видеть следы института , близкого к батакскому ипжоку и другим принципам малайского гостеприимства, в прави лах, запрещающих есть, не пригласив пришедшего гостя: «кто ест, не разделив пищу с другом, тот ест яд халахала»*. С другой стороны, институты того же рода, а может быть, и вида оставили определенные следы в самой древней из Вед. А поскольку мы обнаруживаем их почти во всем индоевропейском мире , у нас есть основания считать, что это арии принесли их в Индию . Оба эти направления, несомненно, слились в эпоху, которую можно почти точно определить как время создания позднейших частей Веды и колонизации обширных долин двух великих рек: Инда и Ганга. Несомненно также, что эти два направ ления усилили друг друга. Кроме того, за пределами литературы эпохи Вед мы находим соответствующие обычаи и теорию в чрезвычайно развитом состоянии. «Махабхарата» представляет собой историю ги гантского потлача: игры в кости Кауравов против Пандавов; турниров и выборов женихов Драупади, сестрой и полиандричсской супругой Пандавов" 115 . Другие повторы того же цикла легенд встречаются среди прекраснейших эпизодов эпоса. Например, в повествовании о Нале и Дамаянти, как и в «Махабхарате» в целом, рассказывается о совмест ном строительстве дома, об игре в кости и т. д. 4,в Но все искажается литературными и теологическими элементами повествования.