Книга, обманувшая мир

Вряд ли американский президент, бывший голливудский актер, был сколько-нибудь глубоко знаком с названными им произведениями русской литературы, включая и книги Солженицына; этот козырь ему, несомненно, подсказали его спичрайтеры-советологи. Строго говоря, это был тонкий провокационный ход, направленный на то, чтобы, обращаясь к «цвету» советской интеллигенции, открыть пути к легализации в СССР всех антикоммунистических произведений Солженицына, включая «Архипелаг ГУЛАГ» (который тот же Рейган, с подачи своих советников, совсем недавно включал в число основных факторов, сформировавших его печально знаменитую формулу Советского Союза как «империи зла» {142} ). Другими словами, речь шла о том, чтобы, используя лозунг «гласности», предложить советскому обществу некое подобие идеологического «троянского коня» — той самой разрушительной информационной «бомбы», о которой мечтал Солженицын. Ведь ее действие по ту сторону занавеса холодной войны оказалось все же малодейственным, и настоящий эффект она могла произвести, лишь будучи внедренной в начавшее ослабевать и размываться массовое сознание граждан (а также и властей) страны — многолетнего и устрашающего стратегического противника. Все это вписывалось в давно разработанную, в США доктрину разрушения СССР «изнутри», благодаря «культурной холодной войне» {143} , и вряд ли о чем-либо ином думал, произнося свои искусительные речи в Москве, добродушный и улыбчивый «дядюшка Рон»… Как показали дальнейшие события, эта доктрина в конце концов сработала, причем значение коварства «данайцев, дары приносящих» здесь все же не стоит преувеличивать: куда большее значение имела доверчивая наивность «троянцев», помноженная на политические маневры власти; все это соответствует пониманию процесса разрушения советской системы как, прежде всего, процесса саморазрушения.

Но в то время руководство Советского Союза в целом, несомненно, хорошо понимало смысл прозрачных забросов-крючков Р. Рейгана, задевавших его политическое самолюбие, и не спешило на них реагировать. Характерно, что сменивший в сентябре 1988 г.

А. Н. Яковлева на посту главного идеолога ЦК КПСС В. А. Медведев (Яковлев как член Политбюро отныне официально курировал внешнюю политику, но его влияние на идеологические процессы сохранялось) начал свою деятельность с внимательного изучения произведений Солженицына. По его признанию, он заново перечел все старые книги писателя, начиная с «Ивана Денисовича», а также более поздние, затребованные им, по его признанию, из КГБ. (Таким образом, выясняется, что единственными читателями «крамолы» Солженицына до сих пор являлись лишь сотрудники спецслужб, и даже высокопоставленные работники КПСС были лишены этой возможности — эта деталь, кроме прочего, говорит об общей «дремучести» партийных кадров…)

В. А. Медведев отмечал: «“В круге первом”, “Раковый корпус”, равно как и “Красное колесо”, за чтение которого я взялся позднее, — при всей необычности языка и писательской манеры — не произвели на меня сильного впечатления. Что касается “Архипелага ГУЛАГ”, то его трудно отнести к произведениям художественной литераторы. Это скорее публицистика, круто замешенная на крайне субъективной авторской позиции».

Новый руководитель идеологии являлся представителем научно-академического сообщества, и очевидно, что в его оценках присутствовала прежде всего рациональность, не говоря уже о принципиальности, которой был лишен Яковлев. Неудивительно, что, столкнувшись вплотную с «вопросом Солженицына», Медведев обращал тогда внимание прежде всего на сложную дифференцированность отношения к автору «Архипелага» в стране:

«В традиционалистски настроенных слоях общества и особенно в партийном и государственном аппарате предложения о реабилитации Солженицына вызвали полное неприятие. Сказывались результаты длительной пропагандистской кампании, прочное представление о Солженицыне как об идеологическом и политическом противнике, в чем, собственно, была немалая доля истины… Реакция на дело Солженицына была неодинаковой в среде русофильско-патриотической и либерально-западнической интеллигенции. “Патриоты”, особенно крестьянско-патриархального толка, рьяно выступали за полную реабилитацию опального писателя, рассматривали его как знамя патриотического движения. “Западники” относились к переоценке Солженицына довольно сдержанно и выборочно, выпячивая и поддерживая разоблачения писателем сталинских репрессий… Никаких запретов на публикацию его произведений, равно и каких-либо других, я, конечно, не налагал, полностью отдавая себе отчет о том, что в обстановке плюрализма запреты и административные меры в отношении инакомыслия недопустимы: пусть читатель сам разберется и составит собственное мнение о тех или иных произведениях и их авторах…

В то же время в публичных выступлениях и в рабочих беседах я не скрывал своей точки зрения на идейно-политическую направленность литературного творчества Солженицына, неприятие его антисоветизма и антисоциализма. Тем более что в то время в обществе социалистическое сознание было еще не поколеблено» {144} .

Стоит привести фрагмент одного из выступлений В. А. Медведева перед журналистами (ноябрь 1988 г. [107]). Оно тем более важно, что раскрывает результат единственного из известных нам трезвых и аналитических прочтений произведений Солженицына в руководящих партийных органах страны:

«Раньше не привелось мне, да, откровенно говоря, и потребности в этом не ощущал, прочитать некоторые его произведения — “Ленин в Цюрихе”, “Архипелаг ГУЛАГ” и другие. Теперь я сделал это и увидел, откуда истоки многих пассажей на страницах нашей прессы. “Ленин в Цюрихе” — это пасквиль на Ленина, находившегося якобы в сговоре с германским милитаризмом. Оказывается, Октябрьская революция — дело кучки заговорщиков и авантюристов. От Ленина и только от него идут и красный террор, и ГУЛАГ, и концлагеря, хотя это слово в то время имело другое значение, чем сейчас. О злодеяниях царизма, о белом терроре даже не упоминается… Или возьмите отношение Солженицына к жертвам сталинского террора 30־х годов. Он всячески измывается над ними, называет их “благонамеренными”, злорадствует: “…вы создали Советскую власть, вы же стали ее жертвами”. Ничего, кроме мстительного сарказма… Но это ведь человеческая трагедия, а не предмет для издевок!.. А что стоят рассуждения Солженицына, касающиеся тех, кто в начале Отечественной войны добровольно сдавался в плен и брал из рук фашистских захватчиков оружие для борьбы против Советской власти. “Великий” мыслитель и патриот морально оправдывает эти действия, обнаруживая тем самым, что для него смертельная опасность для страны, независимости и самого существования народа ничто в сравнении со слепой ненавистью к режиму…» {145} .