Книга, обманувшая мир

Вспоминая о своем знакомстве со вторым томом “Архипелага”, В. Н. Войнович пишет, что именно после этого у него началось прозрение в отношении своего кумира {70} . Подобное же влияние “откровения” А. И. Солженицына оказали в свое время и на меня.

…Третий том “Архипелага” вышел в конце 1975 — начале 1976 г. Ни одну из своих книг А. И. Солженицын не выносил на читательский суд с такими извинениями и самоуничижениями, которыми он сопроводил “Архипелаг”: “Эту книгу писать бы не мне одному, а раздать бы главы знающим людям и потом на редакционном совете, помогая друг другу, выправить всю… Что ж, вот эта самая судорожность и недоработанность — верный признак нашей гонимой литературы. Уж такой и примите книгу”. Правда, с того времени, когда были написаны в “укрывище” эти строки, до выхода в свет первого тома “Архипелага” прошло почти семь, а до издания третьего тома — десять лет. И “редакционный совет” за границей не раз можно было собрать…»

Высказав эти резонные замечания, далее А. В. Островский подтверждает их детальным критическим анализом формы и содержания «Архипелага». Поскольку подобного анализа в отечественной литературе практически не проводилось (исключение составляют работы В. С. Бушина), приведем хотя бы его основные положения:

«Знакомство с “Архипелагом” прежде всего показывает, что перед нами, действительно, очень “сырое” литературное произведение [65].

Об этом свидетельствует даже знакомство с его оглавлением:

ч. 1 — 342 страниц, ч. 2. — 78 с., ч. 3 — 364 с., ч. 4 — 46 с., ч. 5 — 218 с., ч. 6 — 88 с., ч. 7 — 54 с. Причем часть 4־я (46 с.) по объему меньше главы второй части 1-й (48 с.). Разумеется, от автора нельзя требовать, чтобы все части, на которые разделяется книга, были равновеликими. Но, вычленяя их, автор не только стремится отразить основные структурные элементы своего замысла, но и оказать определенное влияние на читателя, которое во многом зависит от наполняемости отдельных частей книги фактическим материалом.

Даже беглое знакомство с Архипелагом обнаруживает такую его особенность, как повторы или дублирование. 4-я глава из первой части “Голубые канты” посвящена той же самой теме, что и глава 20-я “Псовая служба” из третьей части и глава 9 “Сынки с автоматами” из пятой части: лагерной охране и администрации. Проблема побегов, упоминаемая в 14-й главе “Менять судьбу” из третьей части, рассматривается в главах 6-й “Убежденный беглец”, 7-й “Белый котенок” и 8-й “Побеги с моралью и побеги с инженерией” из пятой части. Глава 18-я “Музы в ГУЛАГЕ” из третьей части дублирует главу 5-ю “Поэзия под плитой, правда под камнем” из пятой части. Глава 3-я “Цепи, цепи…” из пятой части перекликается с содержанием главы 15-й “Шизо, Буры, Зуры” из третьей части, а глава 2-я из пятой части “Почему терпели” — с главой 12-й “Тюрзак” из первой части. Подобное дублирование касается глав 2-й “Ветерок революции” (этапы), 10-й “Когда в зоне пылает земля”, 11-й “Цепи рвем на ощупь”, 12-й “Сорок дней Кенгира”. Во второй части дублируют друг друга главы 1-я “Корабли Архипелага”, 3-я “Караваны невольников” и 4-я “С острова на остров”. Одной и той же теме посвящены глава 3-я “Замордованная воля” из четвертой части и глава 7-я “Зеки на воле” из шестой части.

Все это вместе взятое составляет треть книги. Если принять во внимание более мелкие повторы, этот показатель приблизится к 40 % всего текста. А если исключить из «Архипелага» тот материал, который был написан после 1967 г., т. е. если рассматривать только текст первой редакции книги, этот коэффициент составит почти 50 %. Особенно велико дублирование в пятой части. Из двенадцати ее глав девять полностью и две частично дублируются в других частях “Архипелага”. Это более 80 % ее содержания. Как будто бы под одной обложкой искусственно соединены два “Архипелага”, которые писались по схожей схеме, но разными авторами.

При знакомстве с книгой в глаза бросаются не только “неудачные выражения”, “частые повторы” и “рыхлость” текста. Уже давно отмечено, что для “Архипелага” характерно “противоречивое единство взаимоисключающих точек зрения” {71} . Особо следует подчеркнуть, это касается не только отдельных более или менее частных проблем, но и проблем, имеющих принципиальное значение. Прежде всего единства замысла.

По словам самого А. Солженицына, в основу его произведения был положен “принцип последовательных глав о тюремной системе, следствии, судах, этапах, лагерях ИТЛ, каторжных, ссылке и душевных изменениях за арестантские годы”. Иначе говоря, “Архипелаг” мыслился автором как своеобразная энциклопедия “ГУЛАГа”, которая должна была дать представление об этой системе через призму тех этапов, который проходил любой заключенный, начиная от ареста и кончая освобождением. Такой замысел действительно нашел свое воплощение в “Архипелаге”.

Наряду с этим присутствует и другой замысел, цель которого — показать историю возникновения и развития советского террора, а значит, историю возникновения и развития ГУЛАГа. Причем добиться гармонического сплава этих двух замыслов автору не удалось.

Как мы знаем, подобная трансформация первоначального замысла произошла после того, как первая редакция “Архипелага” была завершена, и в декабре 1967 г. А. И. Солженицын начал перестраивать уже готовую конструкцию книги [66].

В связи с этим нельзя не обратить внимание на то, что в книге нашли отражение не только разные концепции истории ГУЛАГа, но и разные датировки советского террора. Так, если в одном случае первый “великий поток” датирован 1937 г., а во втором 1929–1930 гг., то в третьем подчеркивалось, что “наборы шли всегда”, т. е. начиная с 1917 г. Перед нами три совершенно разные концепций развития террора. В первых двух случаях его можно характеризовать как сталинский и рассматривать как аномальное для советской системы явление, в последнем случае получается, что террор рождается вместе с советской системой и представляет собою одну их ее характерных черт. Эта последняя трактовка в итоге стала доминирующей, определив весь политический пафос “Архипелага”.

Оказавшись за рубежом, А. И. Солженицын пытался немного перелицевать книгу. 1979 г. датировано дополнение к послесловию “И еще через десять лет”, написанное в Вермонте: “Ныне в изгнании все же выпала мне спокойная доработка этой книги, хоть и после того, как прочел ее мир. Еще новых два десятка свидетелей из бывших зэков исправили или дополнили меня. Тут, на Западе, я имел несравненные с прежним возможности использовать печатную литературу, новые иллюстрации. Но книга отказывается принять в себя еще и все это…” {72} .»

На самом деле в «вермонтской» редакции книги, изданной в Париже в 1980 г., были сделаны весьма существенные правки, и бесспорная заслуга А. В. Островского состоит в том, что он — первым в российской науке — их внимательно проследил. Представим основные наблюдения ученого из главы «По второму кругу»: