Лев Кокин - Пути в незнаемое

И Хребтовичу достался нагоняй».

В архиве III отделения, среди бумаг о Михаловском, не сохранилось списка посетителей Герцена. Александр II, должно быть, действительно кинул его в камин. Лет через пять все пошло в дело — и списки, и доносы, и провокаторы, а тогда, после Крымской войны, общественная атмосфера была неподходящей для шумных политических процессов. Да и что мог в ту пору сделать самодержавный российский царь с таким списком — ведь там, без сомнения, было немало знаменитых людей: литераторов, профессоров, офицеров, дипломатов, из процесса возник бы скандал, так как единственным обвинительным документом было развязное послание предателя.

Список должен был последовать в камин с той же неизбежной закономерностью, с какой должны были появиться несколько писем, предупреждающих вольных печатников об опасности. «Подобного рода письма, — вспоминал Герцен, — мы получали не раз. Искренняя и глубокая благодарность анонимным друзьям, делавшим нам или, лучше, нашему делу , такую великую услугу…»

Михаил Константинович Лемке (1871–1923) в начале XX века взялся за сверхтяжелое дело: проделал титанический труд — перевернул горы материала, «просочился» в закрытые или полузакрытые царские архивы, объездил за границей всех потомков, друзей, потомков друзей и друзей потомков Герцена.

Плодом этого научного подвига были 22 тома первого полного герценовского собрания, которое выходило с 1909 по 1925 год.

Кроме собранных текстов Герцена Лемке щедро поместил в полном собрании комментарии, сведения, почерпнутые из архивов или добытые другими путями (в Пушкинском Доме в Ленинграде хранится огромный архив Лемке, но, к сожалению, там почти отсутствуют его бумаги, относящиеся к истории 60-х годов, подготовке герценовского издания и т. п. После смерти Лемке они исчезли неведомо как и неведомо куда). Иногда указывают на ошибки, неточности Лемке. Мне кажется в тысячу раз более удивительным, что этих ошибок так мало: ведь историк, в сущности, работал один и, можно сказать, заменял собою целый научный институт.

Между прочим, Лемке не знал, кто такой «господин Вендт», а я узнал.

26 апреля 1858 года Герцен просил передать известному гамбургскому издателю Кампе, чтобы тот обязательно выразил «большую благодарность г. Вендту… Его письмо полно интереса и глубокого комизма, я тотчас бы его напечатал — но я не хочу его компрометировать, и потому же я не пишу ему лично. Из его письма я сделал статейку для „Колокола“».

Лемке убедительно показал, что «господин Вендт» прислал сведения, использованные Герценом для великолепной статьи «Материалы для некролога Авраамия Сергеевича Норова» («Колокол», № 15 от 15 мая 1858 года).

В статье доставалось министру народного просвещения А. С. Норову и сообщались подробности его поездки по Германии в 1857 году, когда министр налаживал борьбу с герценовскими изданиями.

Ясно, что «господин Вендт» многое знал о министре Норове, что в 1858 году он находился в Германии и сообщался с Герценом через издательство Кампе. Не было у Лемке времени узнать, кто такой Вендт, и он осторожно указал на «доктора Вендта», весьма популярного на немецких курортах в 80-е годы XIX века.

Между тем в журнале «Русская старина», 1898, № 5, один из сотрудников Норова, М. И. Михельсон, рассказывает, как министр путешествовал по Германии в сопровождении «иностранца Вендта в качестве личного секретаря», как в Дрездене Норов и его секретарь поссорились, секретарь сбежал от патрона, а последний его преследовал, используя свойственные министрам обширные связи.

Бывший секретарь отомстил министру, пожаловавшись в «Колокол», который был посильнее министра.

Так в общеизвестном журнале, о котором Лемке случайно не вспомнил, я разыскал «господина Вендта».

Можно ли таким открытием гордиться?

Формально говоря, можно: выявлен еще один корреспондент, тайный сотрудник вольной печати. Это поможет новым изысканиям…

Но порою охватывает стыд: что за методы работы? Логика, обыкновенная житейская логика плюс факты, новые факты, и только. При помощи таких методов получают часто любопытные данные, приходят к отличным результатам (комментаторы Библии, анализ русских летописей, произведенный А. А. Шахматовым). Но все равно — отдельные факты плюс житейская логика. И только.

Когда-то средневековые ремесленники производили неповторимые вещи. На смену им пришли машины, уменьшившие роль личной сноровки, сообразительности, стандартизировавшие производство, но, увы… сильно двинувшие его вперед.

Спор между «хитрым ремеслом» и «простодушной промышленностью», может быть, лучше всего иллюстрирует соотношение точных и гуманитарных наук на сей день… Поэтому, находя новую маленькую историческую подробность, например неизвестного сотрудника вольной печати Герцена, я, например, испытываю два чувства: во-первых, радость, которая вообще сопровождает любое, даже самое крохотное открытие (тут же услужливо приближаются мысли, почтенные и добропорядочные мысли о том, что каждый новый факт развивает науку, что твой вклад, пусть небольшой, способствует… и т. д. и т. п.); второе чувство — неловкость: поискал в архиве, случайно нашел (мог и не найти), сравнил 5–8 фактов и сделал логические выводы или… нашел то, что уже давно обнаружено, опубликовано, но забыто («господин Вендт»!). Как я понимаю тех моих коллег, которые усиленно применяют новые технические методы (при помощи машин определяют распространение разных форм крестьянских повинностей, расшифровывают письмена майя и т. п.)! Но и тут я не в силах обольщаться: нечего скрывать — электронно-вычислительная техника облегчает, упрощает для историка, археолога, текстолога некоторые трудоемкие подсчеты, и только. Чтоб меня не обвиняли в недооценке этих методов, я тут же клянусь, что все это очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень важно!

Важно, но пока что принципиально не меняет лица науки.

Наука движется основными методами, а не вспомогательными.

Может быть, я не прав и из великолепных, филигранных логических построений А. А. Шахматова, из обыкновенных здоровых размышлений и сопоставлений историков и возникнет когда-либо принципиально новая история и текстология?

Но пока что — не надо обманываться — и в работе над письменами майя, и при классификации археологических черепков роль точных наук — второстепенная, вспомогательная, служебная. Но это очень… очень важно.

И более — ни слова жалобы…

Вся русская история, все разнообразнейшие оттенки культуры и мысли отражались в «Колоколе».

Тайные общества 60-х годов — мы плохо их знаем. «Колокол» был их органом, туда шли письма, там печатались ответы — мы видим их, читаем, но часто не можем разгадать.