Иван Бабушкин - Воспоминания И. В. Бабушкина

Такое впечатление произвел на меня Ф. 1). Идя к его станку, я ожидал услышать от Ф. что-либо особенно умное, но он на первый раз отпугнул меня своими суровыми словами и вопросами.

!) Сергей Иванович Фунтиков. Вот что говорит о Фунтикоге тов. К. Но-ринский в своих воспоминаниях:

„Интересной фигурой являлся токарь Фунтиков, около 30 лет, помятый жизнью; жена и дети жили в Тверской губернии. Он с места в кар! ер отдался работе. Человек откровенный, прямой, решительный, чуждый услов-

— Ну что? о чем думаешь?

— Да книжку бы какую-либо умную достать — пробормотал я.

-— На что тебе она? Что ты будешь делать, если прочитаешь не одну умную книжку?

— Плохо—говорю—вот, что нас обижают и правды не говорят; а все обманывают.

—- 'A что ты будешь делать, если правду узнаешь?

Я, конечно, молчал, не зная, что отвечать на подобные вопросы, и пошел к своим тискам, обдумывая более всестог ронне заданные мне вопросы. Конечно, я был недоволен тем, что Ф. не сказал чего-либо сам, а 'заставил меня ломать голову над вопросами, которые я не понимал как следует и которые были мне чужды, но я об’яснил все это тем, что меня желают испытать. Мне было несколько обидно за то недоверие, которое я усмотрел в этом отношении, но я был уверен, что все узнаю и всего достигну. С Костей мы сделались неразрывными друзьями.

Всегда и всюду мы были вместе, постоянно обсуждая разного рода вопросы. Скоро у нас появились нелегальные книжки, большей частью народовольческие, и мы положительно ими зачитывались, стараясь'затем тщательно припрятать, чтобы они не попались кому-нибудь на глаза.

К этому времени круг знакомых у нас начал расширяться, и всякое воскресенье или мы заходили к кому-нибудь, Или к нам приходили. Образ жизни сильно переменился, что не оставалось незаметным для окружающих как на квартире, так и в заводе, но мы мало обращали на это внимания, продолжая увлекаться новым делом. Разумеется, как только мы

ностей и компромисса с совестью, он часто своей прямотой отталкивал от себя массы. С первого же вступления в партию, узнав, что существуют взносы в рабочую кассу, передал кассиру нашего кружка все скопленные долгими годами деньги—200 руб. Мало того, повел решительную борьбу с женой, убеждая отрешиться от условностей и сделаться другом его в борьбе с капиталом. Предложил бросить в печь все иконы и т. п. После борьбы, тянувшейся около 2—3 лет, он, наконец, убедившись в бесплодности увещеваний, порвал связь с деревней, с семьей и весь отдался рабочему движению.

На вид атлетического сложения, с большой бородой, он всю зиму ходил без чулок, в штиблетах на голую ногу. Имел всего один потертый пиджак, плохенькое осеннее,—оно же заменяло и- зимнее,—пальто. Но там, где требовалось проводить линию, Фунтиков был на своем месте. Он не чувствовал устали,—Много лет спустя после нашей разлуки с ним, уже будучи в ссылке, узнал, что он был также арестован и выслан; одно время находился в психиатрической больнице. Но где он находится, — сведений получить я не мог“. (Из статьи: „Мои воспоминания" — К. Норинского, помещен, в сборн. От группы Благоева к „Союзу Борьбы" (1886—1894 г.г.). изд. Дон. Отд. Гиз. 1921 г.).

замечали, что собеседник начинает соглашаться с нами в разговорах, мы сейчас же старались достать ему для чтения что-либо из нелегального; но в знакомстве с новыми людьми мы были очень разборчивы. Прежде всего, мы старались обходить или избегать всякого, кто любил частенько выпивать, жил разгульно, или состоял в родстве с каким-либо заводским начальством. Будучи сами очень молодыми, мы подходили чаще всего к такой же молодежи, а одна или две неудачи совершенно отпугнули нас от людей женатых, средних или выше средних лет, таким образом, выбор оказывался довольно незначительным.

Часто приходилось слышать, как рабочий рассказывал про старую работу революционеров, как их арестовывали и сажали в какие-то каменные мешки, мололи, секли и т. п., но больше всего приходилось слышать о том, как людей Хватали и они пропадали безвозвратно неизвестно где. Иногда приходилось вступать в прения с рабочими, верившими до фанатизма в свои собственные рассказы, и не всегда мы выходили победителями из такого рода споров. Конечно, есть доля основания в создании подобного рода рассказов. Хотя бы взять во внимание, что часто происходили аресты интеллигентов, живших среди рабочих, и потом не было от них, ни об них, никаких вестей, и потому фантазия темных рабочих создавала разного рода рассказы фантастического содержания, которые передавались от одних к другим, дополняясь произвольно всевозможными ужасами. Эти ужасы служили всегда и служат теперь отпугивающим средством’ для всякого мало-мальски суеверного и недалекого чело-' века, которому еще непонятно рабочее движение. Мы с товарищем старались избегать разговоров и споров с распро-' странителями подобных фантазий, но охотно слушали рассказы о том, как раньше происходили бунты и волнения на С. *) заводе, и как там всюду по застенкам читали подпольные книжки в былые годы (в семидесятых и восьмидесятых годах).

Ближе знакомясь с разного рода нелегальной литературой, с людьми революционных убеждений, разговаривая с товарищами на те же темы, создавая всевозможные планы изменения всего~строя жизни, при строгом разборе не выдерживающие критики, мы жили в постоянном волнении. Та жизнь, которая ранее казалась нам самой обыкновенной, которой мы раньше не замечали, давала нам все новые и новые впечатления.

!) Семянниковском.

К тому же времени в нас зарождается сознательная ненависть и к сверхурочным работам. Идя перед вечером через мастерскую нижним этажем, мы с озлоблением смотрели на висевший у стены фонарь, в котором горела свеча, а на стеклах была надпись: «Сегодня полночь работать от 7 ч. вечера до \0У 2ч. вечера» или «Сегодня ночь работать от 7^ ч. вечера до 2% ч. ночи». Эти надписи чередовались изо дня в день, т.'-е. сегодня полночь, завтра ночь. Таким образом приходилось вырабатывать от 30-ти до 45-ти рабочих дней в месяц, что на своеобразном остроумном языке семянниковцев выражалось так: «у меня или у тебя в этом месяце больше дней, чем у самого бога» и, действительно, несчастными полночами и ночами иногда нагоняли в течение месяца до 20-ти лишних дней.

Сколько здоровья у каждого отнимали эти ночные работы, трудно себе представить. Но дело было обставлено настолько хитро, что каждый убеждался во время получки, что, если он работал мало ночей или полночей, то и получал меньше того, который не пропускал ни одной сверхурочной работы. Расплата производилась так: общий заработок всей партии делился на количество дней, а остаток суммы уже делился как проценты к заработанному рублю. Хорошо, если работа еще не особенно спешная, тогда при желании можно было ухо" дить домой по окончании дневной работы; но если работа спешная, и мастер заставляет работать всю партию, тогда злой иронией и как бы насмешкой звучит заводский гудок об окончании работы. Он только говорит, что еще осталось столько-то часов работать ночью, и что твой № заботливо снят с доски и отнесен в контору к мастеру, а без № из завода не выпустят. Итти же к мастеру—это в большинстве случаев безрезультатно: или выйдет стычка с мастером, или даже расчет. Одна и та же. история повторялась изо дня в день. Рабочие ругались на всевозможные лады, проклиная работу, и все же принуждены были работать ночные часы. Мы с Костей часто работали в ночное время до знакомства с нелегальной литературой, не чувствуя особой тягости и не сознавая разрушающего действия этой работы на наше здоровье, но теперь ночная работа нас сильно тяготила, и мы начали от нее отлынивать' под разными предлогами. В то же время мы агитировали среди мастеровых против ночной работы, доказывая ее вредность