Виталий Бондаренко - Свадьба пропащих: Кокотка

— Да ну тебя! — отмахнулась Бабетта.

Но парень знал: зайдет, никуда не денется.

Степка пробежал полотенцем, как бы и невзначай, по голой Бабеттиной шее. От приятной щекотки Бабетта пощурилась, но подумала, что уж раз так, то она сперва Ванечку проведает, а то все-то сердце у нее не на месте: вчера вроде бы раза три днем при ней сынок чихнул, — ох, НЕ ДАЙ БОГ, конечно!..

В самом конце завтрака дверь вдруг распахнулась настежь. Девицы во главе с Марьяной разом поднялись, как стая вспугнутых птиц. И звук такой же от капотиков: «шорх» — шорох этакий.

Вплывает сама мадам Векслер, за ней — невысокая девушка в сером платьице, русая, тихая, взгляд потуплен, цвет глаз за тенью ресниц и не разглядеть.

«Она! ПОЛОЗОВСКАЯ…» — понимает Бабетта. Тотчас отмечает про себя: брови больно густые, — поди, сердитая. А платьишко даром, что неказистое, зато шелковое и по последней моде, с воланчиками на подоле-то…

— Медам! — Хозяйка презрительно застывает, как истукан, над их недопитым кофием. — Я дольжен прэдставит вам ваш новий подруг и камарадин, фройляйн Гляша. Фройляйн Гляша есть кароший дэвюшка. Надеюс, ви подружитес. Херцлих виллькоммен! — обратилась она к Глаше совсем уже по-немецки.

— Данке шен, мадам! — Глаша, все так же не поднимая глаз, делает книксен. Голос ее кажется Бабетте под стать бровям: густой, со странными медово-ленивыми переливами.

— Мадам, — обращается хозяйка к Марьяне, у которой от любопытства и вожделения ноздри становятся такими — хоть кулак в них просовывай! — Я поручай вам инструктировайт фройляйн Глаша. Учтите, однако ж, все, что ми с вами обсудили вчера. Ни-ка-ких принуждение, и комната в мансард отдельная. Любое ваше неисполнений будет строго покарано. Я сама буду приглашайт к себе фройляйн Гляша время от время и с ней беседовайт обо всем!

При этих словах мадам Векслер вперивает взор своих бесцветных навыкате буркал в лисье лицо Марьяны. Оно как раз идет бурыми пятнами: получается, что такая аппетитная штучка — вовсе не ей на зуб, да еще и в доглядчицы вот назначена.

Но «мадама» решает добить экономку:

— И еще я назначайт в компаньонки фройляйн Гляша дэвюшку скромного поведения… К примеру, фройляйн Бабетта, гут?..

Бабетта с ужасом думает, что Марьяна сживет теперь ее со света, ох отыграется!..

— Это все на сегодня. Дас ист аллес. Альзо, гутен аппетит, медам!

И хозяйка выплывает из столовой, замершей от грядущих сплетен.

«Фройляйн Гляша» неслышно выходит следом.

Через минуту Марьяна уже визжит на Бабетту:

— Ну что вылупилась, подушка эдакая? Ступай уж к Глафире-то! Компаньонка при девке — тьфу! — и добавляет смачное выражение.

Видать, не на шутку Марьяна перепугалась за свое место экономочки…

В поднявшейся суматохе Бабетте так и не удалось после завтрака ни у Ванечки побывать, ни к Степке для мимолетной радости заглянуть. Сразу после завтрака заспешила она в «мансарду».

Как и всякий публичный дом, заведение мадам Векслер при скромном фасаде имело хитренькую начинку. Бабетте, когда она сюда только что поступила, дом казался каким-то оборотнем. Зала вся в зеркалах, круглая, пышная, без окон. А выйдешь из нее на лестницу для прислуги — и будто в другом доме окажешься: до того темно и грязно, а порой в уголке и наблевано. В бельэтаже от залы длиннющий коридор идет, в него выходят помещения разные для приема гостей большой компанией и интимно, наедине. В каждой комнате диваны, кушетки, пуфы, да зеркала, да картины бесстыжие. А наверх поднимешься в общую спальню для девиц — казарма казармой: железные койки да длинные комоды с платьями.

Но и здесь есть дверка с лестницы неприметная. За нею — комната. Она и отделана, как «мансарда» парижская, и раньше служила тоже местом свиданий с гостями особенно романтичными. Но таковых оказалось совсем немного, так что со временем «мансарду» совсем забросили. Степка с Иваном чистили ее по привычке. Да еще иногда Марьяна здесь с подружками расправляла крылышки.

Теперь же вот в ход «мансарда» опять пошла… Только для каких таких дел, мадамою умышляемых, она вдруг занадобилась?..

Бабетта чуяла, что здесь узел неких событий завязаться должен. Вот только каких? И нужно ли в них соваться?..

С тревогой подумала не о себе — о Ванечке…

Дверка была приоткрыта. Бабетта помедлила чуть за ней, а потом, постучав, вошла.

Глаша склонилась как раз над распахнутым чемоданом. Чемодан лежал на стуле. Глаша уж вынула из него несколько платьев и разложила их на широкой кровати под кисейным пологом.

Бабетта как увидела этот полог, похожий на невестину фату, так сразу все ярко и вспомнила. Вспомнила, как три года назад справили ее с Мясниковым «свадьбу». По обычаю всех борделей, девушку нужно было бы в лотерею разыграть, да мадам Векслер строго-настрого приказала: отдать юницу жандармскому ротмистру Мясникову. Приняв в уважение чин и род занятий «начальства», клиенты не особенно и ворчали-то. Нарядили Бабетту в белое платье, в фату, прокричали все разом «горько!», а после Мясников из общего зала увел ее в дальнюю спаленку, под зеленый бархатный балдахин, золотыми драконами вышитый. Там, в «китайской комнате», и прошла ее первая ночь с клиентом…

И ей еще повезло! У Стешки в первую «брачную» ночь пятеро побывало, да и другие гости в дверях толпились, смотрели, прорвы ненасытимые…

Бабетта теперь уже очень опытная, а все мужчин не поймет — странный он зверь, мужчина…

— Ты, Бабетта, — деющка с головой, сама смекай, для чего им наша сестра-то надобна! — наставляет ее Марьяна.

А еще Марьяну, когда она выпьет, тянет на пение. И тогда она тоненько, как гвоздь по стеклу, выводит:

Иногда Бабетту бес подзуживает сказать: «Господи, да от вашего воя и собаки сбегут!» Но Бабетта умная и ни в жизнь такое Марьяшке не выскажет.

— Войдите! — Глаша тотчас выпрямилась и оглянулась на вошедшую.

Отчего-то Бабетта совсем растерялась, услышав ее переливчатый ласковый и грудной голос, и, как дурочка, на пороге застыла.

Глаша усмехнулась не без самодовольства:

— А! Я знаю: вы, наверно, Бабетта. Мадам Векслер вас ко мне в… компаньонки — так ведь верней сказать? — назначила…

И она протянула Бабетте руку ладонью вниз.

Бабетта окончательно растерялась: на «вы». Рукопожатие Глаши было сухим и быстрым.

— И знаете что? Давайте уж сразу перейдем на «ты»… Ведь Бабетта — это не настоящее имя?

— Настоящее еще хужей… — вздохнула Бабетта.

— Да-а?

— Федрой родитель меня нарек. Выпивши он был, как всегда…

— Федорой?.. — не поняла Глаша.

— Федорой бы в самый раз! А то ведь как животную, прохвост, обозвал — ФЕДРОЮ!