Агата Кристи - Багдадская встреча. Миссис Макгинти с жизнью рассталась. После похорон

Робин Апуорд посмотрел на нее взглядом, полным уважения:

— Знаете, Ариадна, а мысль, право, недурна. Подлинный Свен Хьерсон — и счеты с ним сводите вы. Такая книга запросто может стать вашей лебединой песней — но опубликовать ее надо после вашей смерти.

— Э, нет! — взбунтовалась миссис Оливер. — А деньги? Все деньги, что мне причитаются за мои убийства, я хочу получить сейчас.

— Да. Разумеется. Тут я полностью с вами согласен.

С обеспокоенным видом драматург принялся ходить взад-вперед.

— И еще с этой Ингрид незадача, — сказал он. — Сцену в подвале мы сделали — пальчики оближешь, но как после нее сохранить напряжение в следующей сцене — ума не приложу.

Миссис Оливер промолчала. Что касается сцен, пусть голова болит у Робина Апуорда.

Робин метнул на нее взгляд, в котором читалось недовольство.

В то утро, охваченная новым настроением (такое с ней случалось часто), миссис Оливер вдруг внезапно разочаровалась в своей прическе — распущенные волосы надоели. Обмакнув щетку в воду, она яростно пригладила седые завитки. Высокий лоб, массивные очки, суровый взор — теперь она еще больше напоминала Робину его школьную учительницу, перед которой он трепетал все отроческие годы. Он чувствовал, что ему все труднее обращаться к ней «дорогая», его передергивало даже от «Ариадны».

Тоном капризного ребенка он произнес:

— Знаете, что-то я сегодня не в форме. Может, вчерашний ужин сказывается. Так что давайте оставим наши писания и подумаем об актерах. Если бы удалось заполучить Дэниса Кэллори, о лучшем нечего и мечтать, но он сейчас занят на съемках. А Джин Беллиус подошла бы нам на Ингрид — и она хочет сыграть эту роль, уже хорошо. И совершенно гениальная идея — пригласить Сесила на роль Эрика. Поедем вечером на «Отщепенца»? Поглядите на Сесила и скажете мне, что вы о нем думаете.

Миссис Оливер ухватилась за это предложение, и Робин пошел звонить.

— Порядок, — доложил он, вернувшись. — Билеты будут.

Утро выдалось многообещающим, но посулы так и остались посулами. Неизвестно откуда набежали тучи, день притих, вот-вот грянет дождь. Пробираясь через густой кустарник к входной двери Хантер-Клоуз, Пуаро подумал: не хотел бы он жить в этой впадине у подножия холма. Сам дом был скрыт за деревьями, разросшийся плющ пленил все садовые дорожки. Тут бы пройтись с топором.

С топором? Или с сахароколкой?

Он позвонил, не дождался ответа — позвонил еще раз.

Дверь открыла Дейдри Хендерсон. Она явно удивилась.

— О-о, — сказала она, — это вы.

— Можно зайти? Я хочу поговорить с вами.

— Я… да, что ж, заходите.

Она провела его в небольшую полутемную гостиную, где он недавно сидел в ожидании. На каминной полке он тотчас опознал старшего брата небольшого кофейника, какой стоял у Морин. Его огромный искривленный хобот-ютов в этой маленькой на западный манер комнатке был главным, словно намекая на некую восточную свирепость.

— К сожалению, — извиняющимся тоном сказала Дейдри, — у нас сегодня неприятности на домашнем фронте. Наша служанка — она немка — от нас уходит. Прожила тут всего месяц. Похоже, она согласилась у нас работать, потому что хотела сюда переехать — у нее в Англии жених. А теперь у них все решилось, и сегодня она уезжает.

Пуаро прищелкнул языком:

— Довольно бесцеремонно с ее стороны.

— Вы тоже так считаете, да? Отчим говорит, она просто не имеет права. Может, и не имеет, но что тут поделаешь — она выходит замуж, а дальше ей хоть трава не расти. Мы бы вообще ничего не знали — я случайно увидела, что она собирает свои вещи. А то просто ушла бы из дому, никому не сказав и слова.

— Увы, в наше время бесцеремонность — вещь нередкая.

— Да, — уныло согласилась Дейдри. — Наверное.

Тыльной стороной ладони она потерла лоб.

— Я устала, — призналась она. — Очень устала.

— Понимаю, — учтиво произнес Пуаро. — Немудрено.

— Вы что-то хотели, мосье Пуаро?

— Я хотел спросить у вас про сахарный молоток.

— Сахарный молоток?

Она непонимающе посмотрела на него.

— Такая медная штуковина, с птичкой, инкрустированная голубыми, красными и зелеными камешками, — старательно объяснил Пуаро.

— A-а, да, знаю.

Но никакого интереса или оживления в ее голосе не послышалось.

— Верно ли, что раньше он был здесь?

— Да. Мама купила его на базаре в Багдаде. Мы его вместе с другой утварью отнесли в дом священника на распродажу.

— «Приноси и покупай»?

— Да. Такие распродажи у нас часто бывают. Доход идет церкви. Отдавать деньги просто так желающих все меньше, а избавиться от ненужного старья вроде и не жалко. А кто-то его, глядишь, и купит.

— Значит, до Рождества этот молоток был здесь, в этом доме, а потом вы отдали его для торгов «Приноси и покупай». Верно я говорю?

Дейдри нахмурилась:

— Отдали, только не под Рождество. До этого были другие торги. В честь праздника урожая.

— Праздник урожая? Это когда же? В октябре? В сентябре?

— В конце сентября.

В комнатке воцарилась тишина. Пуаро смотрел на девушку, она смотрела на него. Не лицо, а море в штиль — никаких всплесков, никакой ряби, никакого волнения. Кроется там что-то или нет, за этой стеной вялости и апатии? Может, и нет. Может, она и вправду просто устала…

Он спросил спокойно, но настойчиво:

— Вы уверены, что это были торги в честь праздника урожая? А не под Рождество?

— Уверена.

Глаза ее, не мигая, смотрели на него. Эркюль Пуаро ждал. Ну, дальше, дальше… Но того, чего он ждал, не последовало. Тогда, уже официальным тоном, он произнес.

— Не смею вас больше задерживать, мадемуазель.

Она проводила его до двери.

И вот он уже снова шел вниз по дороге.

Итак, два взаимоисключающих заявления. Одно с другим — ну просто никак…

Кто же говорит правду? Морин Саммерхэй или Дейдри Хендерсон?

Если сахароколка — орудие убийства, вопрос этот принципиальный. Праздник урожая отмечают в конце сентября. Рождество — известно когда. А в промежутке, двадцать второго ноября, убили миссис Макгинти. И кому же в это время принадлежала сахароколка?

Он отправился на почту Миссис Толк, всегда готовая помочь, и на этот раз оказалась на высоте. Да, она была на обоих торгах. И на всех предыдущих. Там можно наткнуться на какую-нибудь симпатичную вещицу. Она, кстати, помогала все раскладывать для продажи. Правда, почти ничего не присылали заранее — люди приносили с собой, что хотели отдать, а заодно приценивались к тому, что принесли другие.

Медный молоток, похожий на топорик, с цветными камешками и птичкой? Нет, такого она не припомнит. Вещей, надо сказать, натащили множество, была настоящая неразбериха, и многое выхватывали в ту же секунду. Впрочем: погодите, что-то такое и вправду было, да, и поставили за пять шиллингов с кофейником в придачу, кофейник-то был с дыркой, так что не попользуешься, только как украшение. А вот когда все происходило — этого она не помнит. Может, под Рождество, а может, и раньше. Как-то не отложилось в памяти…