Питер Франкопан - Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий

Людей из Европы привлекали не только мысли о коммерческой выгоде, но и перспективы получения хорошо оплачиваемой работы. Там были практически неограниченные возможности для канониров, пилотов, штурманов, капитанов галер или кораблестроителей из Персии, Индии, с Малайского полуострова и даже из Японии. Здесь шансы начать новую жизнь имели все: дезертиры, преступники и неугодные, а также те, чьи мастерство и опыт ценились местными правителями. Тот, кто хорошо справлялся с работой, мог провозгласить себя практически независимым князьком. Так, например, и случилось в Бенгальском заливе и Малаккском море, где один удачливый голландец обнаружил, что может резвиться с таким количеством женщин, как ему нравится, петь, танцевать «весь день в голом виде», к тому же совершенно нетрезвый [1010] Samuel Purchas, Hakluytus posthumus, or, Purchas His Pilgrimes , 20 vols (Glasgow, 1905–1907), 3, р. 93; G. Scammell, ‘European Exiles, Renegades and Outlaws and the Maritime Economy of Asia, c. 1500–1750’, Modern Asian Studies 26.4 (1992), рр. 641–661. .

Основание в 1751 году испанцами Манилы изменило ритм международной торговли. Вначале они следовали программе колонизации, которая носила менее разрушительный характер для местного населения, чем первые трансатлантические переходы [1011] L. Newsom, ‘Disease and Immunity in the Pre-Spanish Philippines’, Social Science & Medicine 48 (1999), рр. 1833–1850; L. Newsom, ‘Conquest, Pestilence and Demographic Collapse in the Early Spanish Philippines’, Journal of Historical Geography 32 (2006), рр. 3–20. . Изначально образованное как база для добычи и приобретения специй, поселение быстро стало большим городом и важным связующим звеном между Азией и американскими континентами. Товары, как и серебро, которым их оплачивали, стали перемещаться по Тихому океану, теперь не было необходимости везти все через Европу. По словам одного из высокопоставленных чиновников, в 1600 году в городе можно было приобрести множество видов шелка, а также бархата, атласа и других тканей. Кроме того, здесь был большой выбор «постельного белья, портьер, покрывал и гобеленов», а также скатертей, подушек, ковров, металлических тазов, медных чайников и чугунных горшков. Здесь были доступны олово, свинец, селитра и порох из Китая, оттуда же привозили «консервы из апельсина, персика, груши, мускатного ореха и имбиря», каштаны, орехи, лошадей, гусей, которые больше напоминали лебедей, говорящих птиц и другие редкости. Автор пытался перечислить все, чем там торгуют, но отмечал: «Я никогда не закончу этот список, и у меня наверняка не хватит на него бумаги» [1012] Antonio de Morga, in W. Schurz, The Manila Galleon (New York, 1959), рр. 69–75; также см. Brook, Confusions of Pleasure , рр. 205–206. . По словам современного исследователя, Манила была «первым в мире глобальным городом» [1013] D. Irving, Colonial Counterpoint: Music from Early Modern Manila (Oxford, 2010), р. 19. .

Это, естественно, имело важные последствия и для других торговых путей. Не случайно, после открытия маршрута через Манилу в экономике империи османов произошел спад. Хотя это и было связано с внутренним финансовым давлением и перерасходом средств на дорогостоящие военные кампании против Габсбургов и Персии, внезапное появление нового крупного пути для международной торговли за тысячи миль также сказалось на уменьшении доходов, получаемых Османской империей [1014] Об османском кризисе – Pamuk, ‘In the Absence of Domestic Currency’, рр. 353–358. .

Количество серебра, направлявшегося из Северной и Южной Америки через Филиппины в Азию, колебалось. Объемы поставок были аналогичны объемам, которые поступали в Европу в конце XVI – начале XVII века, и это вызвало волнения в некоторых частях Испании. Денежный поток из Нового света в Европу начал снижаться [1015] W. Barrett, ‘World Bullion Flows, 1450–1800’, in J. Tracy (ed.), The Rise of Merchant Empires: Long-Distance Trade in the Early Modern Worlds, 1350–1750 (Cambridge, 1990), рр. 236–237; D. Flynn and A Giráldez, ‘Born with a “Silver Spoon”: The Origin of World Trade in 1571’, Journal of World History 6.2 (1995), рр. 201–221; J. TePaske, ‘New World Silver, Castile, and the Philippines, 1590–1800’, in Richards, Precious Metals , р. 439. .

Серебряный путь огибал земной шар как пояс. Драгоценный металл сконцентрировался в одном месте, в частности в Китае. Это случилось по двум причинам. Первой причиной стало то, что размер Китая и его утонченность позволили ему стать крупнейшим производителем предметов роскоши, включая керамику и фарфор. В Европе был такой большой спрос на них, что очень быстро появился рынок подделок. Китайцы, как писал Маттео Риччи, который посетил Нинцзин, «гениальны в изготовлении антиквариата, очень искусны и изобретательны», и благодаря своим умениям, они могут делать большие деньги [1016] Р. D’Elia, Documenti originali concernenti Matteo Ricci e la storia delle prime relazioni tra l’Europa e la Cina (1579–1615), 4 vols (Rome, 1942), 1, р. 91. . В Китае были написаны целые книги о том, как обнаруживать подделки. Лю Дун написал пособие, как отличить подлинные изделия из бронзы из Сюанде или фарфора из Юнлэ [1017] Brook, Confusions of Pleasure , рр. 225–226. Об отношении китайцев к древностям и прошлому – C. Clunas, Superfluous Things: Material Culture and Social Status in Early Modern China (Cambridge, 1991), рр. 91–115. .

Китай увеличивал производительность и поставлял все больше товаров. Так, например, Дехуа в провинции Фуцзян стал центром изготовления фарфоровых изделий для удовлетворения запросов европейцев. Шелковые фабрики также получали инвестиции, чтобы удовлетворить аппетиты Запада. Это был разумный бизнес-ход, который помог резко увеличить доходы правителей династии Мин. Причем некоторые ученые утверждают, что они возросли не менее чем в 4 раза между 1600 и 1643 годами [1018] W. Atwell, ‘International Bullion Flows and the Chinese Economy circa 1530–1650’, Past & Present 95 (1982), р. 86. .

Второй причиной, почему так много денег вливалось в Китай, был дисбаланс между драгоценными металлами. В Китае курс серебра к золоту составлял примерно 6:1, что гораздо больше, чем в Индии, Персии или Османской империи. Его ценность была почти вдвое выше, чем в Европе в начале XVI века. На практике это означало, что европейские деньги имели большую платежеспособность на китайских рынках, что давало мощный стимул покупать товары именно там. Возможности для обмена валют и извлечения выгоды из разницы курсов, то, что современные банкиры называют арбитражем, были немедленно использованы прибывшими на Дальний Восток, особенно теми, кто осознал разницу в курсе золота в Китае и Японии.

Это позволяло получить легкую прибыль. Торговцы кинулись покупать и продавать валюту и драгоценные металлы. Купцы из Макао везли тщательно отобранные товары в Японию, но, по свидетельствам очевидцев, были заинтересованы только в том, чтобы обменять их на серебро [1019] Richard Hakluyt, The Principal Navigation, Voyages, Traffiques, & Discoveries of the English Nations , 12 vols (Glasgow, 1903–1905), 5, р. 498. . Некоторые едва могли скрыть свое волнение от таких возможностей. Ценность серебра по отношению к золоту была такой высокой, что золото внезапно стало удивительно дешевым, по словам Педро Баезы, «можно было получить прибыль в 70–75 %», если один драгоценный металл поменять на другой на Востоке, отвезти в испанские территории в Америке, а затем в саму Испанию [1020] C. Boxer, The Christian Century in Japan, 1549–1650 (Berkeley, 1951), рр. 425–427. Главным образом, см. здесь R. von Glahn, ‘Myth and Reality of China’s Seventeenth-Century Monetary Crisis’, Journal of Economic History 56.2 (1996), рр. 429–454; D. Flynn and A Giráldez, ‘Arbitrage, China and World Trade in the Early Modern Period’, Journal of the Economic and Social History of the Orient 6.2 (1995), рр. 201–221. .