Антон Чехов - Ванька - русский и английский параллельные тексты

Ванька покривил рот, потер своим черным кулаком глаза и всхлипнул. "I will powder your snuff for you," he went on. "I will pray for you, and if I do anything you can thrash me like Sidor's goat. "Я буду тебе табак тереть, - продолжал он, - богу молиться, а если что, то секи меня, как Сидорову козу. And if you think I've no job, then I will beg the steward for Christ's sake to let me clean his boots, or I'll go for a shepherd-boy instead of Fedka. А ежели думаешь, должности мне нету, то я Христа ради попрошусь к приказчику сапоги чистить, али заместо Федьки в подпаски пойду. Dear grandfather, it is more than I can bear, it's simply no life at all. Дедушка милый, нету никакой возможности, просто смерть одна. I wanted to run away to the village, but I have no boots, and I am afraid of the frost. Хотел было пешком на деревню бежать, да сапогов нету, морозу боюсь. When I grow up big I will take care of you for this, and not let anyone annoy you, and when you die I will pray for the rest of your soul, just as for my mammy's." А когда вырасту большой, то за это самое буду тебя кормить и в обиду никому не дам, а помрешь, стану за упокой души молить, всё равно как за мамку Пелагею. "Moscow is a big town. А Москва город большой. It's all gentlemen's houses, and there are lots of horses, but there are no sheep, and the dogs are not spiteful. Дома всё господские и лошадей много, а овец нету и собаки не злые. The lads here don't go out with the star, and they don't let anyone go into the choir, and once I saw in a shop window fishing-hooks for sale, fitted ready with the line and for all sorts of fish, awfully good ones, there was even one hook that would hold a forty-pound sheat-fish. Со звездой тут ребята не ходят и на клирос петь никого не пущают, а раз я видал в одной лавке на окне крючки продаются прямо с леской и на всякую рыбу, очень стоющие, даже такой есть один крючок, что пудового сома удержит. And I have seen shops where there are guns of all sorts, after the pattern of the master's guns at home, so that I shouldn't wonder if they are a hundred roubles each... . И видал которые лавки, где ружья всякие на манер бариновых, так что небось рублей сто кажное...

And in the butchers' shops there are grouse and woodcocks and fish and hares, but the shopmen don't say where they shoot them."	А в мясных лавках и тетерева, и рябцы, и зайцы, а в котором месте их стреляют, про то сидельцы не сказывают.
"Dear grandfather, when they have the Christmas tree at the big house, get me a gilt walnut, and put it away in the green trunk.	Милый дедушка, а когда у господ будет елка с гостинцами, возьми мне золоченный орех и в зеленый сундучок спрячь.
Ask the young lady Olga Ignatyevna, say it's for Vanka."	Попроси у барышни Ольги Игнатьевны, скажи, для Ваньки".
Vanka gave a tremulous sigh, and again stared at the window.	Ванька судорожно вздохнул и опять уставился на окно.
He remembered how his grandfather always went into the forest to get the Christmas tree for his master's family, and took his grandson with him.	Он вспомнил, что за елкой для господ всегда ходил в лес дед и брал с собою внука.
It was a merry time!	Веселое было время!
Grandfather made a noise in his throat, the forest crackled with the frost, and looking at them Vanka chortled too.	И дед крякал, и мороз крякал, а глядя на них, и Ванька крякал.
Before chopping down the Christmas tree, grandfather would smoke a pipe, slowly take a pinch of snuff, and laugh at frozen Vanka. . . .	Бывало, прежде чем вырубить елку, дед выкуривает трубку, долго нюхает табак, посмеивается над озябшим Ванюшкой...
The young fir trees, covered with hoar frost, stood motionless, waiting to see which of them was to die.	Молодые елки, окутанные инеем, стоят неподвижно и ждут, которой из них помирать?
Wherever one looked, a hare flew like an arrow over the snowdrifts . . . .	Откуда ни возьмись, по сугробам летит стрелой заяц...
Grandfather could not refrain from shouting:	Дед не может чтоб не крикнуть:
"Hold him, hold him . . . hold him!	- Держи, держи... держи!
Ah, the bob-tailed devil!"	Ах, куцый дьявол!
When he had cut down the Christmas tree, grandfather used to drag it to the big house, and there set to work to decorate it. . . .	Срубленную елку дед тащил в господский дом, а там принимались убирать ее...
The young lady, who was Vanka's favourite, Olga Ignatyevna, was the busiest of all.	Больше всех хлопотала барышня Ольга Игнатьевна, любимица Ваньки.
When Vanka's mother Pelageya was alive, and a servant in the big house, Olga Ignatyevna used to give him goodies, and having nothing better to do, taught him to read and write, to count up to a hundred, and even to dance a quadrille.	Когда еще была жива Ванькина мать Пелагея и служила у господ в горничных, Ольга Игнатьевна кормила Ваньку леденцами и от нечего делать выучила его читать, писать, считать до ста и даже танцевать кадриль.
When Pelageya died, Vanka had been transferred to the servants' kitchen to be with his grandfather, and from the kitchen to the shoemaker's in Moscow.	Когда же Пелагея умерла, сироту Ваньку спровадили в людскую кухню к деду, а из кухни в Москву к сапожнику Аляхину...
"Do come, dear grandfather," Vanka went on with his letter. "For Christ's sake, I beg you, take me away.	"Приезжай, милый дедушка, - продолжал Ванька, - Христом богом тебя молю, возьми меня отседа.

Have pity on an unhappy orphan like me; here everyone knocks me about, and I am fearfully hungry; I can't tell you what misery it is, I am always crying.	Пожалей ты меня сироту несчастную, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, всё плачу.
And the other day the master hit me on the head with a last, so that I fell down.	А намедни хозяин колодкой по голове ударил, так что упал и насилу очухался.
My life is wretched, worse than any dog's. . . .	Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой...
I send greetings to Alyona, one-eyed Yegorka, and the coachman, and don't give my concertina to anyone.	А еще кланяюсь Алене, кривому Егорке и кучеру, а гармонию мою никому не отдавай.
I remain, your grandson, Ivan Zhukov. Dear grandfather, do come."	Остаюсь твой внук Иван Жуков, милый дедушка приезжай".
Vanka folded the sheet of writing-paper twice, and put it into an envelope he had bought the day before for a kopeck. . . .	Ванька свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в конверт, купленный накануне за копейку...
After thinking a little, he dipped the pen and wrote the address:	Подумав немного, он умокнул перо и написал адрес:
To grandfather in the village.	На деревню дедушке.
Then he scratched his head, thought a little, and added: Konstantin Makaritch.	Потом почесался, подумал и прибавил: "Константину Макарычу".
Glad that he had not been prevented from writing, he put on his cap and, without putting on his little greatcoat, ran out into the street as he was in his shirt.	Довольный тем, что ему не помешали писать, он надел шапку и, не набрасывая на себя шубейки, прямо в рубахе выбежал на улицу...
The shopmen at the butcher's, whom he had questioned the day before, told him that letters were put in post-boxes, and from the boxes were carried about all over the earth in mailcarts with drunken drivers and ringing bells.	Сидельцы из мясной лавки, которых он расспрашивал накануне, сказали ему, что письма опускаются в почтовые ящики, а из ящиков развозятся по всей земле на почтовых тройках с пьяными ямщиками и звонкими колокольцами.
Vanka ran to the nearest post-box, and thrust the precious letter in the slit. . . .	Ванька добежал до первого почтового ящика и сунул драгоценное письмо в щель...
An hour later, lulled by sweet hopes, he was sound asleep. . . .	Убаюканный сладкими надеждами, он час спустя крепко спал...
He dreamed of the stove.	Ему снилась печка.
On the stove was sitting his grandfather, swinging his bare legs, and reading the letter to the cooks. . . .	На печи сидит дед, свесив босые ноги, и читает письмо кухаркам...
By the stove was Eel, wagging his tail.	Около печи ходит Вьюн и вертит хвостом...