Ольга Приходченко - Я и ты

Воспоминания о том времени полились на меня, как из рога изобилия. Их нельзя было остановить; перебивая друг дружку, они пытались сразу, как говорят в Одессе, не отходя от кассы, все мне о себе рассказать, а заодно насытить сведениями из жизни театров и цирка, биографий популярных артистов.

– Знаете, Оля, какую телеграмму я получил от Менакера после его первого свидания с Мироновой? «Я на верху блаженства!» Я ему в ответ: «Гад, испортил такую красавицу девушку, давай женись», – улыбаясь, вспоминал Давид Осипович. – И что вы себе думаете? Таки он прислушался – и женился.

Позже я узнала, что Мироновы тоже обитают в наших арбатских краях, на улице Танеевых, и мне с Софьей Захаровной посчастливилось бывать у них, познакомиться с Марией Владимировной. Александра Семеновича уже не было в живых, а Андрей где-то гастролировал со своим Театром сатиры. Моя свекровь помнила его еще мальчишкой, с нашивками председателя школьной пионерской дружины на рукаве белой рубашки, он часто приходил на концерт родителей в Политехнический, где свекровь работала.

Одессой и Москвой воспоминания не ограничивались. Я постепенно узнавала много интересного и про Ленинград, и про Свердловск, куда Млинариса, удачливого столичного театрального администратора, перед самой войной отправили поднимать цирк, а потом и театр музыкальной комедии организовывать. Он поехал на Урал один, без жены. Она много позже еле вырвалась к нему, ни за что не хотели отпускать из ведомства Вышинского, где Софья Захаровна слыла едва ли не самой грамотной машинисткой. Мало того, что печатала без ошибок, так еще и строчила, как пулемет.

– Рассказать, какая там с моей Софочкой история приключилась? – интриговал меня своим вопросом Давид Осипович, дыша воздухом на нашем балконе. – Вызывает Софочку кадровик, перед ним ее личное дело, он еще не успел ознакомиться с ним, как вдруг звонок. «Да, да, понял, сейчас проясним». Положил трубку и спрашивает: «Млинарис, ваш муж, он кто по национальности? Еврей! Слава Богу, а тут думали, что иностранец, грек. Идите работать».

Своих детей у Млинарисов не было, Бог не дал, и по тому, как они быстро воспылали к нам с мужем особой любовью и нежностью, мы поняли: мы для них дети, а когда появилась Настенька, Софья Захаровна и Давид Осипович почувствовали себя бабушкой и дедушкой. Софья Захаровна перехватывала меня, когда я возвращалась с работы: «Олечка, вы к нам сегодня зайдете? Обязательно заходите, ждем. Утесов обещал заглянуть». Утесов приходил с гитарой, сначала они с другом Додиком травили всякие байки и анекдоты (эх, почему я не записывала их), потом Леонид Осипович пел. Одесские мотивы, подчас блатные, доминировали. Я специально готовила к его приходу фаршированную рыбу. Леонид Осипович ел ее с удовольствием, приправляя красным хреном.

– Оленька, кто вас научил? Можно я поцелую вашу ручку, мама моя так готовила, – приговаривал он, вводя меня в краску. Потом, насладившись, тут же на кухне, откинувшись к стене, снова продолжал петь об Одессе, как мне казалось, лично для меня, и игриво при этом поглядывал.

– Хватит, Ледя, езжай домой, уже поздно, – прерывал импровизированный концерт Давид Осипович. Кто-то из племянников за Утесовым заезжал и увозил домой в Каретный ряд.

У меня не очень память на анекдоты, но несколько запомнила.

– Две женщины за угловым столиком в ресторане потягивают коньячок и о чем-то беседуют, – голос Давида Осиповича дребезжит, как гитарная струна. – Вдруг одна другой говорит, Софочка, заткни уши: «Погляди налево на тех старых бл…ей. Неужели и мы такими будем?» – «Ты что, дура? Это же зеркало!..»

Все заразительно смеются. Лицо Софьи Захаровны заливается возмущением, она недовольно покачивает головой и шлепает по мягкому месту своего Млинариса:

– Ольгу бы постеснялись, старые пошляки. Что она о вас подумает? – А затем неожиданно сама включается в эту «травлю»: – Зять возвращается с работы и, не раздеваясь, от двери кричит: «Дорогая теща, вы дома? Радуйтесь, я достал вам плиту». – «Электрическую или газовую?» – «Мраморную!»

Еще один, тоже, наверное, с «бородой». «Рабинович, вам что, нравятся женщины, которые даже яичницу не могут пожарить?» – «Вы с ума сошли, конечно, нет, у меня у самого дома такая». – «Тогда какого черта вы пристаете к моей жене?» В другом тот же Рабинович на вопрос, кем заселена Одесса, отвечает: «По десять процентов русских и украинцев, остальные восемьдесят – местное население».

И вот этот тоже отчего-то засел в голове: «Слышу, кто-то ходит в шкафу». – «И что?» – «Открываю – а там вещи из моды выходят…»

Часто навещал соседей и Эдуард Кандель, нейрохирург с мировым именем. Когда-то он жил рядом, в Большом Левшинском, за посольством Мексики. Софья Захаровна и его мама были близкими подругами. Бывало, только переступит порог, расцеловаться с хозяевами не успеет, как трезвонит телефон: машина у подъезда, быстро в аэропорт, летите в Нью-Йорк или Лондон, человек между жизнью и смертью, срочно требуется операция. Иногда человек этот оказывался среди первых лиц страны. Сколько людей Кандель спас, удаляя опухоли из мозга своими золотыми руками, а сам не спасся от рака.

Он был действительным членом многих зарубежных академий, но только не нашей, каждый раз перебор черных шаров – злополучный и проклятый пятый пункт и зависть…

Друзья Млинарисов, в основном пожилые люди, стали и нашими близкими. Каждый год компания, к сожалению, ужималась, но оставшиеся, порой из последних сил, приходили на еженедельные посиделки, обычно по субботам – посудачить, обменяться новостями, но без перемывания косточек и всяких сплетен. Стук в стенку означал, что все на месте, можем заходить. Собирались обычно, как англичане на свое традиционное чаепитие «five o’clock», к пяти часам вечера. Первым делом усаживались на кухне вокруг стола. Сервировали его тем, что каждый приносил. Долго с чаепитием не затягивали, всем хотелось поскорее поиграть в реми, обязательно со ставкой на кону, пусть и копеечной. Французская игра эта весьма завлекательна, и она настолько затягивала, что порой милые ласковые старушенции затевали такой спор, страсти так накалялись, что только вмешательство Давида Осиповича (сам он в игре не участвовал, наблюдал со стороны) разнимало их.

Заводилой чаще всего была Тамара Григорьевна Лобова – известный кинооператор («Свинарку и пастуха» или «Стрекозу» помните?), профессор ВГИКа, дважды лауреат Сталинской премии, супруга Анатолия Дмитриевича Головни, классика нашего кино. Легкая, стройная, быстрая на подъем, она в любую погоду, в сильный ли мороз, снегопад или ливень, прилетала, будто на крыльях, на своих высоченных каблуках-шпильках из «высотки», что у Красных ворот, где жила. Как можно было поверить, что ей давно перевалило за восемьдесят и уже недалек другой рубеж – девяносто. Ни одна дальняя турпоездка по линии Союза кинематографистов не обходилась без участия Лобовой. Всюду побывала, разве что на Эверест не взбиралась на своих шпильках… Одних индийских ее впечатлений хватило на несколько лет воспоминаний.