Штефан Хаузнер - Даже если это будет стоить мне жизни! Системные расстановки в случае тяжёлых заболеваний и устойчивых симптомов

Внезапно я, сидящая в кругу участница, тоже начинаю плакать. И не могу остановиться. Я еще никогда так не плакала. Я так не плакала, даже когда умерла моя мама. Ночью, когда гроб с ее телом стоял у нас дома, я смеялась на кухне с ее подругами. Они вспоминали всякие веселые истории из ее жизни. А теперь, при словах этого мужчины, я впервые начинаю плакать. После маминой смерти я пыталась посмотреть видеозапись с ней. Она была сделана за девять месяцев до ее смерти. Это была съемка с ее 55-го дня рождения. Это был веселый праздник. Она пела песни и танцевала с моим отцом. Было видно, как сильно они друг друга любят. Я не смогла смотреть этот фильм. Это было как-то невыносимо.

Мне было девять, когда моя мама заболела полиартритом. Я помню, как она каждое утро плакала из-за того, что ей так больно ко всему прикасаться, что по утрам так трудно вставать. И я не могла быть с ней так близко, как мне хотелось, не могла обнимать ее. Любое прикосновение причиняло ей боль. Я научилась жить, не приближаясь к ней. Мой отец и моя мама дали мне возможность уехать учиться в Москву. Каждый раз, когда у меня было свободное время, я ехала домой, чтобы навестить маму. Через четыре года учебы я познакомилась с мужем, мы поженились и у нас родилась дочь. Все было чудесно.

Единственное, чего мы в нашей семье боялись, это что кто-нибудь заболеет полиартритом. Может быть, моя дочь или я. Дочь двоюродной сестры моей матери заболела этой болезнью, когда рожала второго ребенка. Она не смогла встать с родильного кресла. Для меня это была самая страшная болезнь, какая только бывает. Наверное, поэтому я вышла замуж за врача.

После семи лет брака у нас появилась возможность поехать вместе с дочерью в отпуск на море. Поэтому тем летом у нас не было времени навестить мою маму. В этом отпуске у меня появилась аллергия на солнце. Моя восприимчивость к аллергенам постоянно увеличивалась, и впоследствии я стала реагировать на самые разные раздражители. Однажды после того, как и поела в театральном буфете, кожная реакция распространилась на верхнюю часть ног и руки. И оттуда она распространялась все дальше.

Я перепробовала все лекарства, которые только можно было достать в России. Все безуспешно. Я пыталась исключать продукты, которые могли вызывать аллергию. Никакого результата. Я пошла на гомеопатию. Снова никакого результата. Поэтому я сказала себе: «Оставь все, как есть. Я согласна с тем, что у меня есть. Я живу с этой аллергией. Это всего лишь небольшой недуг». Я работаю адвокатом, и, глядя на клиентов, я никогда не знала, не смущают ли их красные пятна у меня на лице и руках. Но в какой-то момент это тоже перестало меня волновать. Прошло два года. Я услышала о семинаре со Штефаном Хаузнером на тему «Расстановки в медицине» и что там можно будет сделать расстановку.

Штефан начал работу со мной с разговора о семейно-системной подоплеке аллергии. Меня задела фраза: «Аллергик говорит кому-то, кого он на самом деле любит; «Уходи!» У меня сразу сдавило горло. Когда моя мать умирала, я молилась и надеялась, что она умрет. Я поняла, что аллергия была связана с моими отношениями с матерью.

«Давай поставим двух заместителей, одного для тебя и одного для аллергии», — сказал Штефан. Я спросила себя, почему не мою мать. Почему аллергию? Итак, я выбрала одну девушку для себя и совсем молоденькую девушку, которая ничем не походила на мою мать, на роль аллергии. Штефан попросил заместительниц довериться их чувствам и, если они почувствуют импульс как-то изменить свое положение, чтобы они медленно и сосредоточенно ему поддались. К моему великому удивлению, заместительница аллергии обняла мою заместительницу, как мать свою дочь. Вот и вся расстановка.

Штефан отпустил мою заместительницу и попросил заместительницу моей матери встать передо мной. Он попросил меня сказать: «Дорогая мама!»

Я повторила: «Дорогая мама!» Он продолжил: «Моя дорогая мама!» Этого я сказать не могла. Я не могла выговорить слово «моя». Это было так больно. При этом присутствовали мой муж, а главное, моя дочь. Перед ней я не могла показать мою боль. А эта девушка, которая теперь олицетворяет мою мать, она замещает уже не аллергию, но и как на мать я на нее гоже смотреть не могу. Штефан дал мне понять, чтобы я немного придвинулась к матери, но я была как каменная. Она обняла меня, но я оставалась окаменевшей. Я не могла ее обнять. «Аллергия легче», — сказал Штефан. Да, конечно! Ее не сравнит», с этой болью в моей душе. Ее не сравнить со смертью моей мамы, подумала я и согласилась с ним. С этой аллергией я могу жить. Но любовь к моей маме - это действительно больно. В .этом месте Штефан закончил работу.

Прошли две расстановки с другими пациентами. У меня возник вопрос но моему внутреннему процессу: «Если я включаю разум, то я могу обнять мою мать. Но если я этого не делаю, я чувствую себя отрезанной и жесткой, как камень». Казалось, Штефан ждал моего вопроса. Он посмотрел мне в глаза и, не отвечая на вопрос, просто сказал: «Ты должна уважать болезнь твоей матери!»

Дорогой Штефан, большое спасибо тебе за эту фразу. Это была самая важная фраза, которую я когда-либо слышала. Я поняла, что вместе с болезнью матери я всегда отвергала и саму мать. А еще я поняла, что следующий шаг для меня - согласиться с ее болезнью. Но это было так больно. 23 года я прожила, боясь быть с ней рядом. 23 года я боялась, что этой болезнью может заболеть кто-то еще.

Ночью после семинара я долго плакала в объятьях моего мужа.

Прошло два месяца, и мне в руки попалась пленка с записью праздника моей мамы. Я смогла ее посмотреть и даже насладиться. Когда я услышала, как ее сестры говорят: «О нет, мы уже такие старые...», я услышала, как мама отвечает: «Не давайте хоронить себя раньше времени». Такие слова я слышала от мамы впервые.

Прошло еще четыре месяца. Я пришла на расстановочную группу с Гунтхардом Вебером. Я снова почувствовала себя в этом поле души. Все три дня у меня скрючивались пальцы, как в продвинутой стадии полиартрита, но никакой боли не было. Они просто скрючивались, и я никак не могла на это повлиять. Я поняла, что они хотели мне сказать. Это болезнь моей мамы. Но меня это больше не пугало, и я смогла согласиться с чужими мне, скрюченными пальцами. Через две или три недели это прекратилось и с тех пор больше не повторялось. Тогда я вдруг заметила, что эти четыре месяца прошли без ощутимых аллергических реакций. Потом полгода, а теперь год.

Иногда у меня такое ощущение, будто снова хочется почесать больные когда-то места. Но вместо этого я глажу свои руки и говорю: «Дорогая мама, моя дорогая мама».

Прошлое лето мы с мужем и дочерью провели на море. Когда я заметила, что у меня снова появилось желание почесать руки, я сказала себе: «Моя дорогая мама, здесь так хорошо», и представила себе, что она отдыхает здесь со мной. Я сказала ей: «Наслаждайся сейчас со мной тем, чем ты не могла наслаждаться».