Штефан Хаузнер - Даже если это будет стоить мне жизни! Системные расстановки в случае тяжёлых заболеваний и устойчивых симптомов

В ходе этой работы пациентка впадает в глубокую грусть. На вопрос, на сколько лет она чувствует себя в этой боли, она отвечает: «Я совсем маленькая!» Терапевт спрашивает: «До или после рождения?» Пациентка отвечает: «Возможно, даже до рождения». Однако о том, чтобы у матери были какие-то осложнения во время беременности, ей ничего не известно.

Примерно через две недели после этой сессии пациентка спрашивает мать о травматических событиях во время беременности, и та подтверждает: на шестом месяце беременности ее младший брат позволил себе с ней пошутить. Он подошел сзади и посадил ей на правое плечо лягушку. Мать «до смерти» испугалась, и у нее тут же начались схватки, из-за чего ей пришлось два дня пролежать в постели. К счастью, потом все снова пришло в норму.

Эта история очень трогает пациентку, поскольку в том страхе, который испытывала за нее мать, она впервые почувствовала ее глубокую любовь к себе, незнакомое ей прежде чувство. Таким образом, для нее впервые открылась закрытая раньше дверь.

Проходит еще около двух недель, и она снова видится с матерью. Как уже часто бывало, во время визита матери из-за какого-то пустяка разгорается крупный конфликт. Но в этот раз пациентка не расстраивается и не замыкается, как обычно, в себе. Она остается достаточно невозмутимой и может спокойно разобраться с этой ситуацией. После короткого разговора, который она воспринимает «как чудо», ей удается позволить себе почувствовать подавлявшуюся прежде боль, и конфликт «словно сам по себе» заканчивается в объятьях матери, для которой это тоже неожиданный поворот в привычной уже ситуации. Так движений любви, которого она давно и страстно желала, впервые приходит к цели. В заключительной беседе пациентка упоминает, что с тех пор многие друзья и знакомые замечают в ней позитивные перемены, только не могут описать какие.

Мне кажется примечательным тот факт, что позвоночник пациентки перенял и запомнил положение тела матери, когда она в ужасе оцепенела и когда прервалась связь между ней и ребенком.

В конце работы расстановочной группы на расстановку несколько нерешительно вызывается женщина (около 30 лет). С одной стороны, видно, что у нее действительно тяжелая ситуация, а с другой — что она боится терапевтической работы. Она осторожно садится рядом со мной. Судя по тому, как сдержанно она устанавливает со мной контакт, я делаю вывод о возможной ранней разлуке пациентки с матерью. Чтобы сразу проверить эту гипотезу, я вместе со стулом придвигаюсь немного ближе и поворачиваюсь к ней. Она моментально реагирует и, чтобы сохранить дистанцию, откидывается на своем стуле назад. Такое поведение подтверждает мое предположение, что в ее случае может иметь место прерванное движение к матери или отцу.

Получив в невербальном контакте эту информацию, я начинаю диалог с вопроса о ее проблеме. Она отвечает: «Я почти не решаюсь назвать ее вслух: меня преследует ощущение, что во мне что-то живет. Меня это очень пугает, и до сих пор я не решалась обратиться по этому поводу к врачу или психотерапевту». Каким-то образом чувствуется, что тревога пациентки обоснована. В ней чувствуется что-то «чужое», что-то, что к ней словно бы не относится или не должно относиться, понятен и страх, который ей это внушает. С одной стороны, мое подтверждение ее восприятия приносит пациентке облегчение, но, с другой стороны, ее напряжение и страх ощутимо возрастают, как будто этим у нее отняли надежду, что, может быть, это все-таки не так. Чтобы ее успокоить, я осторожно обнимаю ее за плечи и, несмотря на ее сопротивление, немного привлекаю к себе. Пациентка начинает плакать и кладет голову мне на плечо. Так я держу ее до тех пор, пока она немного не успокаивается. Когда она хочет высвободиться, я поддаюсь внутреннему импульсу и обнимаю ее еще и второй рукой и держу чуть крепче. Тогда она начинает глубоко дышать и решительно пытается вырваться. Я согласую силу своего давления с ее сопротивлением, и, когда она начинает все быстрее и глубже дышать, становится понятно, что пациентка регрессирует в родовую травму. Я прошу ее перевести дыхание в движение всего тела и таким образом высвободиться из моего крепкого захвата. Пациентка медленно пробирается через мои руки. Тем временем я выбираю двух заместителей для ее родителей и показываю им, чтобы они приняли и держали обессиленную пациентку. С заметным облегчением она выскальзывает в руки заместителей своих родителей. Когда она немного отдохнула, я спрашиваю, что случилось при ее рождении. Она отвечает: «У меня была резус-несовместимость, и мне сразу понадобилось полное переливание крови, иначе я бы умерла. Я родилась в маленькой больнице в Церматте. Один работавший там санитар с подходящей группой крови согласился стать донором. Это спасло мне жизнь».

Я выбираю заместителя для донора крови и прошу его встать за сидящими на полу родителями. Пациентка с любовью на него смотрит и по собственному побуждению говорит: «Спасибо!» Тогда заместители родителей тоже оглядываются на него и говорят: «Спасибо!» Санитар кладет руки на плечи родителей пациентки и с радостью смотрит на молодую семью.

Где-то через год после расстановки пациентка написала мне благодарственное письмо с примечанием, что после этой работы она «словно родилась заново» и празднует годовщину этого изменения как свой второй день рождения, поскольку с тех пор у нее нет ощущения, что она носит в себе что-то чужое.

Из-за сильной связи с членами родительской семьи, прежними партнерами или собственными травматическими переживаниями родители часто бывают не свободны, чтобы раскрыться для отношений со своими детьми. Дети чувствуют, что в отношениях с родителями что-то не в порядке. Они испытывают неуверенность и ощущение, что не могут на них положиться, и, как правило. сначала ищут причину такого нарушения отношений в себе.

В расстановках переплетение родителей обычно проявляется в том, что их заместители не могут почувствовать близость с детьми, не выносят ее и иногда даже отворачиваются от них.

Злость: «Дорогой папа, я был несвободен»

(пациент с высоким давлением)

Мужчина (около 35 лет) последние три года страдает повышенным кровяным давлением. На мой вопрос, не произошло ли три года назад в его жизни что-то особенное, он отвечает: «Фирма, где я работал, внезапно объявила о банкротстве, и мне пришлось искать другую работу. Я получил хорошее образование и мне не о чем было беспокоиться, но из-за этой ситуации я впал в глубокую депрессию. У меня было такое ощущение, что меня лишили основы для жизни».