Мария Элькина - Архитектура. Как ее понимать. Эволюция зданий от неолита до наших дней

Государства с совершенно любым устройством власти – во всяком случае, те, чьи постройки по тем или иным причинам мы все еще с интересом обсуждаем, – объединяют граждан вокруг ценностей в самом универсальном и широком смысле слова. Здания не столько отражают иерархию, сколько наполняют ее смыслом.

Классический и самый известный пример того, как ценности выражают себя через архитектуру, – древнегреческий храм Парфенон. Но не теряется ли смысл образа за слишком прочно связанными с ним клише? Парфенон – общеизвестный символ гуманизма, просвещения и рациональности. Глядя на него, можно представить Афины времен Перикла этаким идеальным городом с чистыми широкими улицами, где прогуливаются хорошо одетые ученые люди – как на фреске Рафаэля «Афинская школа».

В действительности Афины были, судя по всему, типичным довольно хаотично застроенным южным городом с узкими и извилистыми улочками, Агора и Акрополь выделялись из остального пейзажа просторностью и стройностью. Остатки цвета, сохранившиеся на некоторых фрагментах Парфенона, не оставляют сомнений в том, что в свою пору он был щедро раскрашен. На алтаре, стоявшем неподалеку, во время празднеств жарили животных, таким образом принося их в жертву богам, – устраивали что-то вроде наших летних поездок «на шашлыки», только с большим размахом и значением. Наконец, сама архитектура храма изящна, но в то же время достаточно проста. Подойдя близко, легко понять, как и из каких элементов он сложен. Все говорит о том, что древние греки могли быть по-деревенски простоваты. Как же это сочетается с тем несомненным фактом, что они изобрели театр, философию, математику и бог знает какие еще обязательные ингредиенты цивилизации? Не полностью уничтоженный сельский уклад жизни предполагал непрочно закрепленную иерархию, менее строгий распорядок и, как следствие, сохранение возможности выбора занятий и наличие свободного времени у горожан, ставшие главным катализатором невероятных изобретений и открытий. Древнего грека правильнее представлять как задиристого любителя праздных рассуждений, чем как безупречного ученого мужа. Сегодняшний благородно-песчаный Парфенон воплощает идеал недостижимый не только для нас, но и для его создателей.

То же относится к выдающимся произведениям любого общества. Купола эпохи Возрождения когда-то явились антиподом готическим шпилям. Шпиль направляет взгляд в небо, расставляя приоритеты в пользу божественного. Глядя на купол, смотришь за горизонт, на землю. Стремясь стать полусферой, каждая точка которой равноудалена от центра, купол пусть в отвлеченном, но все равно ощутимом смысле символизирует равенство. Однако улицы городов времен Ренессанса продолжали быть грязными и зловонными, а нравы – жестокими. Купол только обещает гармонию, в ее желанности и невозможности и заключается его притягательность. С такой точки зрения грандиозность пирамид Древнего Египта важна не сама по себе и не как средство устрашения, а как что-то невероятно прочное и устойчивое, обещание шанса на вечное существование.

Чтобы до конца понять «послание» здания так, как понимали его современники, нужно как минимум почувствовать на себе условия их жизни, от быта до веры и убеждений. Чаще всего подобное невозможно: чужой социальный контекст крайне трудно представить полноценно, а нередко о времени и месте постройки известно слишком мало или почти ничего.

Для того чтобы сквозь время и расстояние считывать смысл архитектуры, прибегают к ее оценке через пары противоположностей: высокое – низкое, большое – малое, восток – запад, проницаемое – непроницаемое, тяжелое – легкое, порядок – хаос и так далее. Характеристики такого рода достаточно универсальны, чтобы быть понятными за пределами одной культуры. Толстая стена где угодно будет выглядеть как оборонительное сооружение, а крошечный домик – вызывать умиление. Названные дуальные пары существуют не в качестве шкалы между плохим и хорошим, правильным и неправильным, они только помогают судить о том, какую функцию в самом широком смысле слова архитектура выполняет для общества.

Высокая постройка всегда привлекает внимание, а ее возведение требует нетривиальных технических возможностей. Вспомним снова библейскую историю о Вавилонской башне – не правитель, а сами люди возомнили, будто могут дотянуться до небес. Здесь очевиден мотив не только чрезмерного честолюбия, но и стремления к объединению. Башни долгое время были в самом буквальном смысле средством коммуникации: они служили обзорными площадками, позволяющими охватить местность взглядом, а размер городов определялся радиусом слышимости звона колоколов. Конец легенды, в котором Вавилонская башня в конце концов разобщила ее строителей, тоже можно трактовать с архитектурной точки зрения. Создавая слишком несомненную пространственную иерархию, высокие постройки порождают и отчуждение. «Горизонтальные», то есть вытянутые на плоскости, структуры лишены такого недостатка, но они и не сближают людей. Опять же речь идет не о метафоре: в низком здании обитателей немного. Если целый район состоит из небольших домов, то люди в нем физически оказываются в среднем дальше друг от друга, некоторые формы их взаимодействия становятся недоступными, в том числе настолько простые, как распитие чая с пирожными в кафе на углу. Для того чтобы кафе открылось и приносило владельцам доход, нужна определенная плотность населения. Отличный пример – пятиэтажки в Советском Союзе: сфера услуг в просторных и зеленых районах модернистской застройки до сих пор развита крайне плохо. Архитектура не выбирает между вертикалью и горизонталью, а ищет баланс между ними. В 1970-е годы британский архитектор Норман Фостер в офисе, спроектированном для банка HSBC в Гонконге, сделал атриум во всю высоту здания и лифты, останавливающиеся только на каждом пятом этаже. Сотрудники всегда видят друг друга и много пользуются эскалаторами, из-за чего возникает ощущение общего пространства. Эта находка стала чуть ли не более важным ноу-хау Нормана Фостера, чем легкая сборная конструкция здания, почти все компоненты которой импортировали из других стран. «Передовые» современные небоскребы не самые высокие, а частично способные воспроизводить черты «горизонтальной» архитектуры: сложную структуру, зеленые балконы, общие террасы и так далее.

Точно так же, как вертикальное можно наделить свойствами горизонтального, большое можно наделить свойствами малого. Комфортное, естественное ощущение зависит не от абсолютного размера здания, а от того, что называется «масштабностью», то есть соразмерности человеку отдельных элементов постройки, а они могут почти не зависеть от ее длины, ширины и высоты. Здание Московского государственного университета, одна из семи известных сталинских высоток, значительно ниже и скромнее по площади, чем, допустим, Эмпайр-стейт-билдинг, но производит тем не менее более давящее впечатление за счет крупных и выраженных деталей и тяжелого, напоминающего подступы к горе основания. Эмпайр-стейт-билдинг, если вы идете мимо него по улице, мало чем отличается от привычной европейской постройки с витринами.