Мария Элькина - Архитектура. Как ее понимать. Эволюция зданий от неолита до наших дней

Самобытность русской архитектуры – увлекательная головоломка. Стиль формировался под иностранными влияниями, и все-таки на протяжении веков оставался ни на что не похожим. Разгадка заключается в том, что приглашенные архитекторы не внедряли радикальных новшеств, они руководствовались пожеланиями заказчика и только в некоторых аспектах отступали от известных тому образцов.

Итальянский инженер эпохи Возрождения Аристотель Фиорованти в конце XV века получил от Ивана III заказ на возведение Успенского собора в Москве по примеру Успенского собора во Владимире, пятиглавого храма, разделенного на три нефа шестью массивными столбами. Фиорованти практически сохранил композицию, внеся в нее важный нюанс: два восточных столба он превратил в стену, тем самым получив возможность сделать остальные четыре тоньше, а все помещение – более просторным.

Архитектурная фантазия на тему модернистского города, 2016. Пастель, уголь, бумага

Кризис больших городов , наступивший в XIX веке и выражавшийся в первую очередь в опасных условиях существования бедного населения мегаполисов, заставил архитекторов увидеть социальное значение того, чем они занимаются. Можно ли думать о красоте ради красоты, когда ты можешь изменить общество к лучшему? Формула модернизма проста и в чем-то до сих пор бесспорна: использовать достижения прогресса, ради улучшения жизни людей. На пути от мечты к практическим решениям идеи, само собой, несколько упростились. Когда после войны модернизм одержал победу, его посыл свелся к тому, чтобы превратить архитектуру в индустрию и за счет этого обеспечить большинству крышу над головой и солнечный свет в окнах.

Надо сказать, что задуманное скорее удалось, чем нет. Промышленное домостроение облегчило быт сотен миллионов людей, однако оно же вызвало столько негодования, сколько, пожалуй, ни один другой эпизод в истории архитектуры.

Причины, по которым самый щедрый душевный порыв, когда-либо посетивший архитекторов как профессиональное сообщество, не получил заслуженной благодарности, не раз обозначены: это эстетическая и функциональная однообразность конвейерных зданий и районов; запрограммированная в намеренно разреженной для лучшей освещенности среде пустота; отсутствие идентичности, то есть схожесть между собой кварталов во всех концах света – в Европе, Азии, Африке и Америке.

Однако есть и еще одна причина нелюбви к воплощенному идеалу: он не оставлял выбора в виде какого-то принципиально другого дома или возможности адаптировать пространства внутри к своим привычкам. Как и любая утопия, модернистская оказалась тоталитарной.

Район Митпэкинг, Нью-Йорк, 2014. Черный мел, бумага

Утверждение, что архитектура фиксирует в пространстве некий социальный порядок или экономический уклад, подразумевает только то, что она задает рамки, некие параметры среды, которые можно по-разному использовать.

Нью-Йоркский район Митпэкинг (в дословном переводе – мясоразделочный район) пережил несколько радикальных трансформаций, и не все они сопровождались глобальной перестройкой. Здесь сначала был пригород, потом индустриальные кварталы бок о бок с жильем и, наконец, рынки и скотобойни, давшие месту название. К 1960-м годам из-за глобализации, повсеместного распространения супермаркетов и замороженной еды мясные рынки стали приходить в упадок, уступив место ночным клубам, а потом и модным дизайнерским магазинам. Окончательное превращение бывшей промзоны в популярное и дорогое место случилось, когда на проходившей через район железной дороге разбили теперь уже очень многим известный линейный парк Highline.

В Митпэкинге от старых времен не осталось ни запахов, ни грязи, ни шума, а промышленные корпуса со временем обрели культурную ценность, став историческим артефактом.

Конфигурация пространств не определяет их функцию бескомпромиссно, она в данном случае только задает интенсивность и многообразие, благотворные практически для любого социального сценария.

Замок Святого Ангела, Рим, 2015. Сангина, пастель, уголь, бумага

Обычно, когда здание меняет функцию, мы все равно воспринимаем его по первому назначению. Римский Пантеон вот уже полторы тысячи лет как занят христианской церковью, но он продолжает быть языческим «храмом всех богов». Айя-София в Константинополе по-прежнему известна миру как главный ортодоксальный храм, несмотря на то что полтысячелетия как не является им. Главное здание Эрмитажа, Зимний дворец, давным-давно ставшее музеем, в городской мифологии остается императорской резиденцией.

Мавзолей Адриана – редкое, пожалуй, исключение из правила. Легенда о происхождении названия «Замок Святого Ангела» рассказывает, что на заре Средневековья над сооружением видели Архангела Михаила с мечом в момент избавления города от чумы.

Еще римляне сделали мавзолей частью городских укреплений. Варвары разорили могилу, разрушили скульптуру и утащили часть декора. Римские папы использовали постройку как замок и тюрьму, соединив ее подземным переходом с базиликой Святого Петра. Климент VII, заказчик «Страшного суда» Микеланджело, прятался в замке во время разграбления Рима в 1527 году. Среди знаменитых узников тюрьмы – Джордано Бруно и Бенвенуто Челлини.

Более поздняя история постройки оказалась тесно переплетена с жизнью города, поэтому за ней и осталось распространенное название. Возникает некоторая путаница: здание строилось как мавзолей, похоже на крепостную башню и называется замком. Все назначения легко интуитивно угадываются, но ни одно не описывает объект исчерпывающе. Неразбериха не дает образу уложиться в понятный стереотип и делает архитектуру в большей степени атрибутом места. Если мы и не знаем точно, что за памятник перед нами, мы уверены, что существует только один город, где подобная многозначность в принципе возможна.

Вопрос, почему одни здания становятся шедеврами, а другие – нет, в равной степени занимает архитекторов и далеких от архитектуры обывателей. Первые думают, что же такое надо сделать, чтобы именно твое творение попало в толстую книгу с названием «Сто шедевров мировой архитектуры» и дату его постройки вместе с именем автора заучивали бы за партой. Вторые пытаются понять, зачастую с недоумением, почему одни сооружения должны вызывать у них большее восхищение, чем другие.