Мария Элькина - Архитектура. Как ее понимать. Эволюция зданий от неолита до наших дней

Существует другое понятие, landmark , в переводе означающее «ориентир» или «достопримечательность». Практически икона и достопримечательность могут быть одним и тем же зданием, но теоретически значение слов разное, отчасти противоположное. Икона – нечто универсальное. Музей «Гараж» Рема Колхаса может быть одинаково хорош в Москве или в Абу-Даби, в Париже или в Пекине.

Landmark имеет ценность постольку, поскольку существует в локальном контексте и обогащает его. Форма музея «Киасма» Стивена Холла в Хельсинки – самого заметного нового здания в городе и известного далеко за его пределами – родилась из рельефа и угла падения солнечных лучей именно там, где его собрались построить. Трибуна в виде дивана с кафе под ней бюро MVRDV на окраине Амстердама делает привычное времяпрепровождение жителей района Айбург интереснее, служит опознавательным знаком своего околотка, но не претендует на всеобщее внимание. Слово landmark употребляется и ретроспективно. Мы назовем им крепость в маленьком прибалтийском городке или собор в Петербурге, не вошедший в архитектурные хрестоматии, но любимый горожанами. Важность достопримечательности определяется не ее ролью во всемирной истории архитектуры, а ее связью с местом, его обычаями и культурными особенностями, судьбами выдающихся и рядовых горожан.

«Быть знаменитым некрасиво», – писал Борис Пастернак. К зданиям это до некоторой степени тоже относится. Когда они по воле чиновников или обстоятельств превращаются в объект наследия, предмет восхищения или изучения, их становится трудно ощутить как естественную часть будней. Приезжая посмотреть на храм Ангкор Ват в Камбоджу, мы не увидим его глазами жителей королевства кхмеров или хотя бы европейских первооткрывателей. Десятки тысяч людей заходят посмотреть на мечеть в Кордове, но никто уже не сможет полноценно представить себе молитву в ней во времена халифата. И все-таки здания умеют сохранять прошлое, пробуждая наше воображение. Шедевры меняют мир вокруг себя, задавая новые стандарты. И одновременно они кристаллизуют свое время, сберегая хотя бы часть его для будущего.

Площадь Сан-Марко, Венеция, 2013. Акварель, бумага

Дотошный английский искусствовед XIX века Джон Рёскин утверждал, что Венеция – это пышные декорации, надетые на суровые кирпичные стены. В островном городе камень был труднодоступен, основа даже одной из самых важных городских построек, собора Святого Марка, – кирпичная базилика. Глядя на ее мраморные и инкрустированные цветом фасады, золотые купола, в это трудно поверить. Здание украшали в общей сложности гораздо дольше, чем строили, больше полутысячи лет.

Широко известно, что часть декора Сан-Марко оказалась в Венеции после разграбления республикой Константинополя во время четвертого Крестового похода 1202–1204 годов. Из Византии на кораблях вывезли знаменитых бронзовых коней и значительную часть орнамента. Украденные колонны на фасаде заметно отличаются друг от друга и формой капителей, и размером. И все-таки архитектура собора не транслирует заимствованные амбиции. Она, с одной стороны, напоминает, что беглецы с континента присваивают чужое вынужденно, а с другой – что они прекрасно справляются со своим положением. «…Они (венецианцы. – Авт. ) были изгнанниками из прекрасных древних городов и привыкли строить из их развалин, в не меньшей степени от тоски по ним, чем от восхищения ими <���…>. Практика, которая родилась из тоски народа-изгнанника, продолжала использоваться из гордости народа-завоевателя…» [30] Рескин Д. Камни Венеции / пер. А. В. Глебовской, Л. Н. Житковой. СПб., 2009. С. 95. , – написал Джон Рёскин. В его словах нет поэтического преувеличения: исследователи выяснили, что часть колонн на южном фасаде, выдаваемые за сполии, только имитируют их, а на самом деле изготовлены в Венеции.

Исаакиевский собор, Санкт-Петербург, 2016. Пастель, уголь, бумага

На фоне современного ему кирпичного оштукатуренного Петербурга Исаакиевский собор выделяется полихромной пышностью, отделкой естественным камнем. У наблюдателей такой контраст вызывал и продолжает вызывать противоположные чувства. Местные интеллектуалы-снобы пренебрежительно называют здание эклектичным и считают его грубым. Для большинства же жителей и туристов Исаакиевский собор – чуть не главная городская достопримечательность, его часто встретишь не только в путеводителях, но и в толстых сборниках самых интересных зданий мира. За каждой из точек зрения есть правда.

Исаакиевский собор – лебединая песнь императорского Петербурга, последнее большое сооружение, возведение которого виделось как важное государственное дело. Он стал символом перехода от времени, когда Россия пестовала амбиции европейской державы, а Петербург был их отражением, к поиску самобытности и формуле «православие, самодержавие, народность». Собор унаследовал композицию с большим куполом по центру и четырьмя портиками от парижского Пантеона, но цветной гранит и позолота делают его эстетику выраженно восточной. Несмотря на то что архитектор был французом, инженер Уильям Хэндисайд – шотландцем, а автор скульптур ангелов на крыше Иван Петрович Витали – итальянцем по происхождению, дух Исаакиевского собора безошибочно узнается как русский. Отсюда и восхищение приезжих, и презрение тех, кто хотел бы гордиться Петербургом только как европейским городом.

Центр Помпиду, Париж, 2017. Пастель, бумага

Авторы легендарного Центра Помпиду принадлежат к поколению архитекторов, воспитанному мечтами о безграничных возможностях прогресса и покорении космоса.

Здание, построенное в 1970-е годы, выглядело интригующе и вызывающе благодаря тому, что все несущие конструкции и коммуникации выведены на наружные стены совершенно обнаженными. Такое решение было не самоцелью, а способом не загромождать и не предопределять внутреннюю структуру, сделать ее как можно более адаптивной, способной отвечать на потребности людей, нынешние и будущие. Этажи музея – открытые площадки потенциально свободного назначения.