Питер Сингер - Освобождение животных [litres]

Перестав есть курятину, свинину, телятину, говядину и яйца фабричного производства, вы сможете сделать следующий шаг – отказаться от употребления в пищу других убитых птиц и млекопитающих. Это лишь небольшой шажок, поскольку почти все птицы и млекопитающие, которые входят в наш обычный рацион, выращиваются в промышленных масштабах. Люди, которые не понимают, каким разнообразным и полноценным может быть рацион вегетарианца, могут счесть это слишком большой жертвой. Им я могу лишь предложить попробовать. Купите хорошую кулинарную книгу, и вы обнаружите, что вегетарианство вовсе не требует жертв. Поводом сделать дополнительный шаг может быть как убеждение в том, что неправильно убивать живых существ ради услады своих вкусовых рецепторов, так и понимание того, что страдают даже те животные, которых не разводили интенсивными методами, – их страдания описаны в предыдущей главе.

Теперь перед нами встают более сложные вопросы. На какой отметке эволюционной шкалы провести черту? Можно ли есть рыбу? А как насчет креветок? Устриц? Для ответа на эти вопросы нужно помнить о главном принципе, лежащем в основе нашей заботы о других видах животных. Как я уже говорил в первой главе, чтобы иметь право не учитывать интересы других существ, необходима уверенность в том, что эти интересы у них отсутствуют. А это означает – в строгом, не метафорическом смысле, – что животное должно быть способно страдать или испытывать удовольствие. Если оно способно страдать, то не может быть никакого морального оправдания для пренебрежения его чувствами или для отказа учитывать их наравне с чувствами других существ. Верно и обратное: если существо не способно страдать или наслаждаться, то у него нет и интересов, которые стоило бы учитывать.

Итак, проблема определения границы связана с пониманием того, когда можно с уверенностью утверждать, что живое существо не может страдать. Ранее в этой книге, говоря о свидетельствах того, что животные других видов способны страдать, я отмечал два признака этой способности: поведение животного – когда оно корчится, кричит, пытается увернуться от источника боли и т. д.; и сходство нервной системы животного с нашей собственной. По мере продвижения вниз по эволюционной шкале мы видим, что свидетельств способности чувствовать боль становится все меньше. Для птиц и млекопитающих таких свидетельств предостаточно. У рептилий и рыб нервная система во многом отличается от нервной системы млекопитающих, но по своей структуре, состоящей из идущих к центру нервных путей, они практически одинаковы. У рыб и рептилий наблюдается почти такое же болевое поведение, как и у млекопитающих. У многих видов оно даже сопровождается голосовыми сигналами, хотя нашему уху они не слышны. Рыбы, например, издают различные звуковые вибрации, среди которых исследователи смогли различить несколько сигналов, в том числе означающих тревогу и недовольство [323]. Рыбы также проявляют признаки страданий, когда их вынимают из воды и они бьются в сети или на сухой земле, пока не умирают. Безусловно, только из-за того, что рыбы не кричат и не воют так, чтобы мы их слышали, порядочные во многих отношениях люди считают приятным времяпрепровождением сидение у воды с удочкой, когда рядом в мучениях медленно умирает уже пойманная рыба.

В 1976 году британское Королевское общество защиты животных от жестокого обращения учредило независимый совет по изучению охоты и рыболовства. Возглавил совет лорд Медуэй, известный зоолог, а в его состав вошли эксперты, не состоящие в самом обществе. В ходе работы были детально изучены данные, касающиеся болевых ощущений у рыб, и совет пришел к однозначному выводу: доказательства того, что рыбы чувствуют боль, столь же убедительны, что и свидетельства наличия болевых ощущений у других позвоночных [324]. Те, кого больше беспокоит причинение боли, чем убийство, могут спросить: если рыба может страдать, то насколько она действительно страдает во время коммерческого лова? Может показаться, что рыбы, в отличие от птиц и млекопитающих, не страдают в процессе выращивания для нашего стола, поскольку рыб обычно вообще не разводят: люди появляются в их жизни, только чтобы выловить их и убить. На самом деле это не совсем так. Рыбоводство – не менее интенсивная отрасль промышленности, чем выращивание телят в откормочных загонах, – быстро набирает обороты. Начиналось все с пресноводной форели, но затем в Норвегии разработали технологию разведения лосося в клетках в море, а в других странах этот метод был взят на вооружение для выращивания самых разных морских рыб. Возможные угрозы благополучию рыб – излишняя плотность, неудовлетворенная потребность в миграциях, стресс при транспортировке и т. д. – пока еще не изучены. Но даже если говорить только о рыбе, выловленной естественным образом, ее смерть гораздо более ужасна, чем, например, смерть цыплят, поскольку рыбу просто вытаскивают из воды и оставляют умирать. Из-за того, что их жабры могут извлекать кислород только из воды, но не из воздуха, вне воды рыбы задыхаются. Рыба, которая продается в ближайшем к вам супермаркете, скорее всего, медленно умерла от недостатка кислорода. Если это глубоководная рыба, которую вытащили сетью траулера, она могла умереть мучительной смертью от декомпрессии.

Если рыба вылавливается в открытом водоеме, а не разводится специально, то экологический аргумент против употребления в пищу животных, выращенных интенсивными методами, к ней неприменим. Мы не кормим рыбу в океане зерном или соевыми бобами. Но есть и другой экологический аргумент – против масштабного коммерческого рыболовства в океанах в его нынешнем виде. Он состоит в том, что в последние годы объемы промысловой рыбы значительно сократились. Некогда водившиеся в изобилии виды рыб – сельдь в Северной Европе, сардины в Калифорнии и пикша в Новой Англии – ныне встречаются так редко, что с коммерческой точки зрения уже могут считаться вымершими. суда регулярно прочесывают рыбные места частыми сетями, в которые попадается все подряд. Нецелевые виды рыбы – «мусор» с точки зрения рыбаков – могут составлять до половины улова [325]. Их тушки просто выбрасывают за борт. Поскольку траловый лов рыбы состоит в том, что частую сеть опускают на прежде нетронутое дно океана, это нарушает хрупкую экосистему морского дна. Как и другие способы получения животного белка, такой лов связан с тратой углеводородного топлива и требует больше энергии, чем производится в результате [326]. Кроме того, в сети, предназначенные для ловли тунца, каждый год попадают тысячи дельфинов; запутавшись, они не могут выплыть и погибают. Помимо вреда, который наносит избыточный лов экологии океана, налицо печальные последствия и для людей. По всему миру исчезают прибрежные деревеньки, некогда жившие рыболовным промыслом: их традиционный источник пищи и дохода попросту истощается. Одна и та же печальная картина наблюдается и на западном побережье Ирландии, и в Мьянме, и в Малайзии. Рыболовная промышленность развитых стран стала еще одной формой перераспределения доходов от бедных к богатым.