Питер Сингер - Освобождение животных [litres]

Нам еще далеко до того дня, когда мы сможем навязывать свою волю ресторанам и производителям продуктов питания, чтобы те полностью отказались от ингредиентов животного происхождения. Этот день настанет, когда бойкотировать мясо и другие продукты промышленного животноводства будет значительная доля населения. А пока из соображений последовательности нам нужно стараться не повышать спрос на продукты животного происхождения. Тем самым мы продемонстрируем, что не нуждаемся в них. У нас больше шансов убедить других разделить нашу позицию, если мы будем соотносить свои идеалы со здравым смыслом, а не требовать строгого аскетизма, более характерного для религиозных правил приема пищи, чем для морально-политического движения.

Обычно гуманность в отношении к животным дается относительно легко. Нам не приходится жертвовать чем-то жизненно важным, поскольку в обычной жизни интересы людей и животных не вступают в противоречие. Впрочем, нужно признать, что существуют неочевидные случаи, в которых действительно происходит самое настоящее столкновение интересов. Например, нам нужно выращивать овощи и злаки для личного потребления; но эти растения могут поедать кролики, мыши и другие «вредители». Здесь сталкиваются интересы людей и животных. Что же делать, если следовать принципу равного учета интересов?

Для начала рассмотрим нынешнее положение дел. Фермер наверняка захочет избавиться от «вредителей» самым дешевым способом. Обычно это яд. Животные съедают отравленную приманку и умирают медленной, мучительной смертью. Никто не берет в расчет интересы «вредителей», да и само слово намекает на отношение к этим животным [417]. Но отнесение их к вредителям – воля человека, а кролик-вредитель может страдать не меньше, чем ваш любимый белый кролик-компаньон, и его интересы тоже должны учитываться. Проблема состоит в том, как защитить жизненно необходимую нам пищу и при этом проявить как можно больше уважения к интересам животных. Наверняка наши технологические возможности позволят найти решение, которое пусть и не устроит полностью все стороны, но, по крайней мере, не причинит таких страданий, как существующее «решение». Например, очевидным шагом вперед будет использование приманок, которые вызывают бесплодие, а не мучительную смерть.

Когда мы защищаем свою пищу от кроликов, а дома и здоровье – от мышей и крыс, вполне естественно отгонять животных, которые покушаются на нашу собственность: так поступают и сами животные, не подпуская никого к найденной пище. На данном этапе нашего отношения к животным абсурдно было бы ожидать, что люди вдруг изменят свое поведение. Возможно, со временем, когда будет покончено с более возмутительными проявлениями видизма и отношение к животным изменится, мы поймем, что даже животные, в какой-то степени угрожающие нашему благополучию, не заслуживают жестокой смерти, которая им уготована сейчас; и тогда мы сможем найти более гуманные способы ограничить численность тех животных, чьи интересы действительно противоречат нашим.

Такой же ответ можно дать охотникам и работникам так называемых «заповедников», которые утверждают, что для сокращения избыточной популяции оленей, морских котиков или других животных необходимо выдавать охотникам лицензии на отстрел, что якобы в интересах самих животных. В публикациях охотничьих хозяйств такой отстрел нередко называется «добычей», что никак не позволяет думать, будто эти убийства в интересах животных. Этот термин свидетельствует о том, что охотник считает оленей и морских котиков чем-то вроде зерна или угля – тем, что ценно не само по себе, а только как источник удовлетворения человеческих потребностей. Такое отношение во многом разделяет Служба охраны рыбных ресурсов и диких животных США; при этом, однако, упускается из виду тот факт, что олени и другие животные, которые становятся объектами охоты, способны страдать и наслаждаться. Поэтому они вовсе не средства достижения наших целей, а существа со своими интересами. Верно, что в некоторых обстоятельствах их популяция настолько разрастается, что они наносят вред своей среде обитания, снижая шансы на свое выживание или выживание других животных, обитающих рядом, так что люди в таких случаях вправе принимать какие-то меры; но очевидно, что, если действительно учитывать интересы животных, такие меры не могут заключаться в выдаче разрешений на отстрел, в процессе которого наверняка будут нанесены болезненные, но не смертельные раны другим особям. Следует каким-то образом ограничить репродуктивные способности животных. Если попытаться разработать более гуманные методы контроля популяции диких животных в заповедниках, это наверняка окажется не самой сложной задачей. Но пока организации, отвечающие за дикую природу, мыслят категориями «добычи», они не будут заинтересованы в поисках методов контроля популяции, которые сократят и число животных, «добываемых» охотниками [418].

Я уже говорил, что разница между животными (оленями, свиньями, цыплятами), которых нельзя рассматривать как добычу, и растениями (например, кукурузой), которые можно собирать, состоит в том, что животные способны чувствовать удовольствие и боль, а растения – нет. Тут кто-то обязательно должен спросить: «Откуда мы знаем, что растения не страдают?»

Этот вопрос может быть вызван реальной заботой о растениях; но гораздо чаще те, кто его задает, не задумываются всерьез о равном учете интересов растений в том случае, если вдруг выяснится, что и они могут страдать; эти люди надеются показать, что если бы мы руководствовались принципом, который я защищаю в этой книге, то нам пришлось бы перестать питаться не только животными, но и растениями, после чего мы все умерли бы с голоду. Они заключают, что жить без нарушения принципа равного учета интересов невозможно, так что и беспокоиться по этому поводу не стоит – можно продолжать, как и прежде, есть и растения, и животных.

Это возражение несостоятельно как с точки зрения фактов, так и с точки зрения логики. Нет достаточных доказательств того, что растения способны чувствовать удовольствие и боль. Несколько лет назад в популярной книге «Тайная жизнь растений» утверждалось, что растения обладают совершенно исключительными и удивительными способностями, в том числе умением читать мысли людей. Однако поразительные эксперименты, результаты которых описывались в книге, проводились вовсе не серьезными научными организациями, а попытки ученых из крупных университетов воспроизвести эти опыты ни к чему не привели. Сейчас изложенные в книге факты полностью опровергнуты [419].

В первой главе этой книги я привел три четких критерия для уверенности в том, что животные способны чувствовать боль: это их поведение, природа их нервной системы и эволюционная польза от боли. Ни по одному из этих критериев у нас нет оснований полагать, что растения могут чувствовать боль. В отсутствие достоверных экспериментальных данных нет внешних свидетельств какого-то поведения растений, которое может быть вызвано болью; у них не найдено ничего, что напоминало бы центральную нервную систему; и сложно понять, для чего видам, которые даже не стараются скрыться от источника боли или, почувствовав боль, избежать гибели каким-то иным путем, развивать в себе способность чувствовать боль. Таким образом, гипотеза о том, что растения могут чувствовать боль, не подкрепляется фактами.