Питер Сингер - Освобождение животных [litres]

Истина же в том, что указание на врожденное достоинство людей может решать проблемы философов-эгалитарианцев только до тех пор, пока не будет поставлено под сомнение. Как только мы зададимся вопросом, почему нужно считать, что все люди – включая новорожденных, людей с нарушениями умственного развития, преступников-психопатов, Гитлера, Сталина и других – обладают каким-то особым достоинством или ценностью, которых никогда не обрести слону, свинье или шимпанзе, то окажется, что ответить на этот вопрос так же сложно, как найти хоть какой-нибудь значимый факт, который оправдывал бы неравноправие людей и других животных. По сути, эти две проблемы объединяются в одну: утверждения о моральной ценности или врожденном достоинстве совершенно не помогают, потому как для сколько-нибудь убедительного доказательства того, что врожденным достоинством обладают человеческие существа и только они, потребуется обращение к каким-то важным отличительным свойствам или особенностям, которые имеются только у людей и в соответствии с которыми они обладают этим уникальным достоинством или ценностью. Просто ввести понятия достоинства и ценности в качестве замены другим основаниям для различения людей и животных недостаточно. Высокопарные фразы – последнее прибежище тех, у кого нет аргументов.

Если кто-то из читателей по-прежнему считает, что все-таки можно найти какой-то важный признак, отличающий всех людей от всех представителей других видов, предлагаю вновь вернуться к тому непреложному факту, что некоторые человеческие существа очевидным образом не достигают того уровня понимания, самосознания, разума и чувствительности, который свойствен многим животным. Я говорю о людях с серьезными и необратимыми поражениями мозга, а также о новорожденных; чтобы избежать рассуждений о потенциале новорожденных, я остановлюсь здесь лишь на людях с серьезными и неизлечимыми нарушениями мозговой деятельности.

Философы, пытающиеся найти признаки, по которым люди отличались бы от других животных, обычно не отделяют эту группу от других людей и не относят ее к животным. И легко понять почему: если не пересматривать свое отношение к другим животным, такая позиция будет означать, что мы вправе по любому поводу ставить какие угодно эксперименты на умственно отсталых людях, а также имеем право выращивать и забивать их на мясо.

Для философов, размышляющих о проблеме равноправия, самым простым способом решения проблем, вызванных существованием людей с серьезными и неизлечимыми нарушениями умственного развития, было их игнорирование. Так, гарвардский философ Джон Роулз в своей объемистой книге «Теория правосудия» столкнулся с этой проблемой, рассуждая о том, что правосудие распространяется на людей, но не на животных, однако просто отмел ее в сторону, заявив: «Я не могу здесь рассматривать эту проблему, но полагаю, что на вопрос равноправия это не окажет существенного влияния» [424]. Это неординарный подход к решению проблемы равного учета интересов: из него можно сделать вывод либо о том, что к людям с серьезными и необратимыми нарушениями психики следует относиться как к животным, либо о том, что правосудие должно распространяться и на животных.

Что же еще могли сделать философы? Если бы они честно признали проблему, связанную с тем, что некоторые люди не обладают морально значимыми характеристиками, им не удалось бы заявить о равноправии людей, не предложив при этом радикально пересмотреть статус животных. В отчаянных попытках сохранить общепринятые взгляды утверждалось даже, что мы должны относиться к живым существам так, как это «нормально для их вида», а не с учетом их истинных характеристик [425]. Чтобы понять, насколько эта идея возмутительна, представьте себе, что со временем обнаружится, что независимо от культурных обстоятельств женщинам больше, чем мужчинам, свойственно сидеть дома с детьми, а не ходить на работу. Разумеется, это открытие вовсе не будет исключать того, что некоторые женщины меньше приспособлены для ухода за детьми и больше – для работы, чем некоторые мужчины. Найдется ли тогда философ, который заявит, что к этим женщинам-исключениям следует относиться так, как это «нормально для их пола» (и, скажем, не принимать в медицинские вузы), а не с учетом их индивидуальных способностей? Не думаю. Я не вижу в этом аргументе ничего, кроме попытки обосновать приоритет интересов представителей нашего вида на том лишь основании, что они представители нашего вида.

Как и другие философские аргументы, выдвинутые до того, как идею равноправия животных стали принимать всерьез, этот тезис может служить отличным напоминанием о том, с какой легкостью не только обычные люди, но и те, кто больше других поднаторел в рассуждениях о морали, могут стать жертвой преобладающей идеологии. Сейчас, однако, я с радостью могу сообщить, что философия наконец-то смогла освободиться от идеологических шор. Многие современные университетские курсы этики требуют от студентов переосмысления своего подхода к ряду этических проблем, и моральный статус животных занимает среди них не последнее место. Если пятнадцать лет назад мне пришлось долго и упорно искать хоть какие-то высказывания философов о проблеме статуса животных, то сейчас я мог бы заполнить всю книгу пересказом того, что было написано по этой теме за последние годы. Статьи об отношении к животным включены почти во все списки для обязательного чтения по прикладной этике. Редкостью стали удобные и безапелляционные заявления о моральной незначительности животных.

Более того, на протяжении последних пятнадцати лет именно академическая философия играет важнейшую роль в подпитке и поддержке движения за права животных. О масштабах этой деятельности можно судить по недавно вышедшей библиографии книг и статей, посвященных правам животных и смежным проблемам, которую составил Чарльз Мейгл. За период от античности до начала 1970-х годов Мейгл находит лишь 95 достойных упоминания работ, причем лишь две-три написаны профессиональными философами. В течение следующих восемнадцати лет, по словам Мейгла, о правах животных было написано 240 работ, в основном – философами, преподающими в университетах [426]. И публикациями дело не ограничивается; на философских факультетах в США, Австралии, Великобритании, Канаде и многих других странах философы просвещают студентов по вопросам морального статуса животных. Многие из них активно работают вместе с группами защитников прав животных, не ограничиваясь пределами своих кампусов.

Конечно, философы не проявляют единодушия в вопросе поддержки вегетарианства и освобождения животных – но когда они проявляли единодушие хоть в чем-то? Однако даже те из них, кто скептически относится к заявлениям своих коллег в защиту животных, во многом согласны с необходимостью перемен. Например, Р. Дж. Фрей из Университета Боулинг-Грина (Огайо), который оспаривал мои взгляды на животных больше, чем любой другой философ, начинает одну из своих статей безапелляционно: «Я не противник вивисекций…» Однако далее признает: