Карен Хорни - Невроз и личностный рост: борьба за самореализацию

Так внутрипсихические процессы продолжают поддерживать уже принятое решение уйти от людей и постепенно создают то самое положение связанного по рукам и ногам человека, которое и являет нам картина «ухода в отставку». Терапия не смогла бы подступиться к этим состояниям, если бы зов свободы не содержал в себе позитивных элементов. Если этот зов пациент ощущает особенно сильно, то вредоносный характер внутренних предписаний для него быстро становится очевидным. При благоприятных условиях он может и вовсе посчитать их ярмом, чем они и являются, и может открыто попытаться его сбросить [70] См.: «Встреча с собой» (Американский психоаналитический журнал. 1949. Письмо с предисловием К. Хорни). . Конечно, сознательная установка сама по себе не избавит пациента от предписаний, но поможет постепенно их преодолеть.

Если теперь мы посмотрим назад, на общую структуру «ухода в отставку» с точки зрения сохранения целостности, нам станет очевидно, что определенные наблюдения приобретают смысл и занимают свое место. Стоит лишь сказать, что целостность истинно отстраненного человека всегда поражает чуткого наблюдателя. Я первая всегда видела это, но раньше мне было непонятно, что это срединная, неотъемлемая часть структуры. Отчужденный, замкнувшийся человек может быть непрактичным, инертным, непродуктивным. Он может бояться влияний, и его подозрительность не позволяет наладить близкий контакт, но ему присуща, в большей или меньшей степени, искренность, чистота самых глубоких его мыслей и чувств, которые нельзя подкупить, подчинить соблазнам власти или успеха, лестью или «любовью».

В потребности сохранить внутреннюю цельность мы узнаем черты еще одной детерминанты основных характеристик типа. Сперва мы видели, что избегания и ограничения были поставлены на службу интеграции. Потом мы увидели, что и они определяются потребностью в свободе, но еще не знали ее смысла. Теперь мы понимаем, что это свобода от вовлеченности, влияния, давления, от пут честолюбия и гонки на выживание ради того, чтобы сохранить свою внутреннюю жизнь незапятнанной и непорочной.

Нас может озадачить, что пациент ни слова не сказал об этих самых важных вещах. На самом деле он много раз косвенно показывал, что хочет «остаться собой»; что он боится «утратить индивидуальность» в психоанализе; что психоанализ сделает его похожим на всех прочих; что психоаналитик неумышленно может превратить его в свое подобие и т. п. Но психоаналитик часто не видит полный подтекст таких высказываний. Их контекст приводит к мысли, что пациент или хочет остаться со своим наличным невротическим Я , или стать своим грандиозным идеальным Я . А на самом деле пациент защищает status quo . Но его настойчивые попытки остаться собой выражают и тревожную заботу о сохранении целостности его реального Я , хотя оно для него еще не очевидно. Только в процессе психоаналитической работы он познает старую мудрость, что он должен потерять себя (свое невротическое прославляемое Я ), чтобы обрести себя (свое истинное Я ).

Из этого основного процесса проистекают три различных образа жизни. Первую группу можно назвать «упорная отставка» : в ней «уход в отставку» и все, что он влечет за собой, внедряется в жизнь достаточно последовательно. Во второй группе зов свободы превращает пассивное сопротивление в более активное восстание; это «бунт» . В третьей группе берут верх процессы упадка и ведут к «барахтанью в луже» .

Индивидуальные различия в первой группе создаются за счет преобладания склонностей к захвату или, напротив, к смирению, а также определяются степенью ухода от активной деятельности. Несмотря на тщательное сохранение эмоциональной дистанции между собой и другими, некоторые лица этой группы все же способны что-то сделать для своей семьи, друзей или для тех, с кем сблизились по работе. У них скорее всего нет личной заинтересованности, и поэтому они часто оказывают очень эффективную помощь. Не в пример захватническому и смиренному типу, они не ждут многого в ответ. Их скорее раздражает, когда другие воспринимают их готовность помочь как личную симпатию и ожидают еще и дружбы вдобавок к оказанной помощи.

Несмотря на сужение поля деятельности, такие люди способны к ежедневной работе. Но для него она словно обуза, поскольку сила внутренней инерции препятствует ее выполнению. Инерция становится особенно заметной, как только наваливается много работы, требуется инициатива или надо включиться в борьбу за что-то или против чего-то. Мотивация к выполнению рутинной работы обычно противоречивая. Кроме финансовой необходимости и традиционных надо , особое место занимает и потребность быть нужным людям, самому оставаясь при этом замкнутым и отстраненным. Повседневная работа может быть средством избавиться от гнетущего чувства тщетности, возникающего, когда они остаются предоставленными сами себе. Но они часто не знают, чем заняться в свободное время. Натянутые отношения с людьми удовольствие не приносят. Им бы хотелось быть себе хозяином, но они непродуктивны. Что может быть безобиднее, чем чтение книг, но и оно может встречать внутреннее сопротивление. И они мечтают, думают, слушают музыку, любуются природой, только если это доступно без усилий. Как правило, они не знают о своем тайном страхе перед ощущением тщетности, но подсознательно организуют свою работу так, чтобы оставаться наедине с собой не получалось.

Инерция и идущее с ней рука об руку отвращение к регулярной работе могут превалировать. Если у них нет финансовых средств, они хватаются за случайные подработки или опускаются до паразитического существования. При наличии средств, пусть даже скромных, они лучше сведут свои потребности к минимуму, чтобы чувствовать себя свободными делать что хочется. Но то, что они делают, ближе скорее к хобби.

Или же они впадают в полную лень. Эта деградация представлена нам талантом Гончарова в его незабываемом Обломове, которому лень было даже обуть туфли. Его друг уговаривает его ехать за границу, занимается всеми приготовлениями, до последней мелочи. В воображении Обломов уже гуляет по Парижу, в горах Швейцарии, и мы с замиранием сердца ждем: поедет или не поедет? Конечно же, никуда он не едет. Каждый день новая дорога, новые впечатления – это для него слишком хлопотно, одно беспокойство.

Даже не доходя до таких крайностей, всепоглощающая инертность грозит опасностью опуститься, как это происходит с Обломовым и его слугой. (Здесь эта группа переходит к «барахтанью в луже» третьей группы.) Она таит в себе еще и опасность выйти за пределы сопротивления тому, чтобы что-то делать, и человеку становится лень даже думать и чувствовать. Мысли и чувства становятся чистыми ответными реакциями. Остатки мысли могут встрепенуться от разговора, от замечаний психоаналитика, но чтобы мысль ожила, не хватает энергии, ее росток чахнет. Остатки чувств, положительных или отрицательных, могут всколыхнуться от визита или письма, но замирают рано или поздно. Он может захотеть ответить на только что полученное письмо; но если это не делается сразу, то не делается никогда. Инерция мысли хорошо видна при психоанализе и очень мешает работе. Мыслительные операции совершаются с большим трудом. Что обсуждалось в прошлый раз – забывается, не потому, что пациент «сопротивляется», а скорее из-за того, что пациент нагромождает все содержание беседы у себя в голове, как будто чужое барахло. Иногда он чувствует себя беспомощным и запутавшимся при психоанализе, как при чтении или обсуждении каких-то трудных вещей, потому что напряжение, требующееся для сопоставления данных, слишком велико. Один пациент в своем сновидении наблюдал образ такого бесцельного блуждания: он оказывался то там, то здесь – в разных местах по всему свету. У него не было намерения отправиться в одно из этих мест; он не знал, ни как он туда попал, ни как ему выбраться оттуда.