Джарон Ланир - На заре новой эры. Автобиография отца виртуальной реальности

Коко Конн, жившая в Лос-Анджелесе («на юге»), знала всех и перезнакомила между собой по меньшей мере половину разработчиков виртуальной реальности в 1980-е годы. Она профессионально работала с детьми в виртуальной реальности и занималась организацией мероприятий, связанных с виртуальной реальностью, для SIGGRAPH (Специальной группы по графическим и интерактивным методам). Маргарет Мински из Массачусетского технологического института также входит в этот список. Еще один яркий пример – Мэри Спенглер, одна из главных фигур программы ВАЛС (Человеческие ценности и стили жизни) из Стэнфордского научно-исследовательского института, полностью изменившая маркетинг двадцатого века [48].

Не помню, говорил ли кто-то в то время, что Большую женскую сеть в конечном итоге могут заменить роботами с искусственным интеллектом, которые в любую минуту придут на смену «Мамочке по найму», но именно это и пыталась сделать Кремниевая долина. Это называется «социальные сети», и этот механизм работает не так.

Моя первая постоянная девушка в Кремниевой долине оказалась чуть менее известной персоной в Большой женской сети. Не буду называть ее имени, поскольку она не была публичным человеком, но она познакомила меня со многими моими соратниками. Она писала диссертацию в Стэнфорде о мужской сексуальности и жила в эпицентре хакерской культуры. В одной комнате с ней жили сотрудник Sun и один из первых сотрудников Apple.

Через нее я познакомился с Энн Ласко и Янгом Харвиллом.

Они преподавали живопись в Колледже штата Вашингтон и приехали в город получать докторскую степень в Стэнфорде. Энн изучала промышленный дизайн, а Янг был художником и голографистом по программе изящных искусств. Они были женаты, что в наших кругах было в новинку, и воспитывали парочку чудесных и очень подвижных ребятишек.

В то время дети для большинства из нас, одиноких хакеров, были не более чем абстрактным теоретическим понятием. Помню, как рассуждал с приятелями, что если бы у нас были дети, то мы бы прямо с рождения надели на них очки виртуальной реальности. Потом, когда дети подрастут, на них можно было бы надеть шлемы побольше, но только во сне, чтобы дети всегда были в виртуальной реальности. Наши дети выросли бы в четырехмерном мире и стали бы непревзойденными математиками.

Через несколько десятков лет, когда я перерезал пуповину своей дочери, я вспомнил то забытое рассуждение. Разумеется, я не принес детскую систему виртуальной реальности в родильный дом. Ну ладно. Когда Лилибел исполнилось восемь или девять лет, я рассказал ей об этом, и она страшно рассердилась. «Я могла быть первым в мире ребенком, который бы жил в четырех измерениях, а ты мне не дал?» Затем она потребовала четырехмерные игрушки виртуальной реальности, и ей особенно удавались манипуляции с гиперкубами, так что мораль истории такова: никогда не бывает поздно.

Если вас манит эта идея, помните, что в VR-сообществе существует соглашение, что виртуальную реальность нельзя показывать детям до шести лет, а некоторые ученые рекомендуют подождать до восьми или девяти. У детей должны развиться базовые двигательные навыки и навыки восприятия в той среде, в которой эволюционировала нервная система человека.

У моей дочери было столько же опыта виртуальной реальности, сколько и у любого другого ребенка в мире, и ей это нравится. Это несказанно радует меня. Не меньше, чем играть с виртуальной реальностью, она любит прыгать на батуте. Думаю, это правильно. Виртуальная реальность должна быть просто одним из удовольствий этой жизни, а не заменой самой жизни.

Я заметил, что дети пользуются виртуальной реальностью более здраво, чем видеозаписями или играми. Для того чтобы я мог провозгласить свою победу, нужно больше исследований, но в то время все мы думали, что именно так и произойдет. От телевидения и видеоигр люди впадают в транс, становясь похожими на зомби, особенно дети, которых становится просто не оторвать, а виртуальная реальность активна, и через некоторое время от нее начинаешь уставать.

Энн и Янг были первоклассными иллюстраторами. Вместе с Янгом мы работали над триптихом, изображавшим естественную, или «истинную», реальность (работа Янга), смешанную реальность (снова Янг) и полную, или виртуальную, реальность (как ни странно, моя).

На наших рисунках в каждом кадре одна и та же пара общается, прикасаясь к лицу друг друга. Позже я использовал это изображение как концепцию кампании по привлечению инвесторов для первой фирмы, выпускавшей продукты виртуальной реальности.

Я расположил рисунки вертикально, так что естественная реальность оказалась наверху. Она всегда должна оставаться наверху, если мы не хотим путаницы и манипуляций.

Почему смешанная реальность находится в центре? В то время смешанная реальность [49]считалась менее радикальной, этакой полумерой. Радикальным средством трансформации должна была стать полномасштабная виртуальная реальность, последний кадр.

Однако смешанную реальность сложнее понять, так что она воплотилась в жизнь лишь через несколько десятков лет. Из-за этого мы теперь считаем именно смешанную реальность более радикальным и футуристичным вариантом.

Старый триптих висит на стене у нас дома и до сих пор радует меня. Он боготворит связь между людьми. Существуют всевозможные очки, перчатки и другая экипировка – причудливое связующее звено между истинной реальностью и импульсом, который делает все одновременно необычным и возможным.

Возможно, было бы лучше, если бы Энн руководила компанией, которую мы в конечном итоге основали. Она была нашей Венди – самой эмоционально взрослой из нас. Она разработала первые аватары и большую часть ранней атмосферы виртуальной реальности. Янг был голографистом и придумал за все эти годы новые оптические сенсоры для перчаток.

Энн и Янг познакомили меня с другими людьми из Колледжа Вечнозеленого штата (Вашингтон), в том числе с Чаком Блэнчардом. Чак – один из лучших программистов в истории, прикованный к инвалидному креслу из-за рассеянного склероза. Он был, наверное, самым вежливым и приятным из всех нас.

Могу ли я признаться в том, как ужасно пытаться уместить в одну книгу всех людей, которые так много для меня значили, которые всегда были так терпеливы и великодушны по отношению ко мне? Смогу ли я вообще в полной мере рассказать о них?

Чак был и остается невероятно классным программистом. Фред Брукс в уже ставшей классикой книге «Мифический человеко-месяц» («The Mythical Man-Month») давно поделился наблюдением о том, что возможности программистов претерпели колоссальные изменения. Один выдающийся программист часто может дать фору целому зданию очень хороших программистов. Лучшие из них превратились в легенду.