Джарон Ланир - На заре новой эры. Автобиография отца виртуальной реальности

Кевин считает, что объекты, которые мы воспринимаем как существующие в программе, существуют на самом деле. Я не согласен. Он верит в искусственный интеллект и в то, что ноосфера не просто есть налицо, но и могла бы обрести что-то вроде самоопределения в наше время, когда компьютеры объединены в сеть. И с этим я не согласен. Кевин считает, что технология – это сверхсущество, которому нужны вещи. Он видит в этом сверхсуществе свое изящество. Я с радостью написал рекламную аннотацию для его книги «Чего хотят технологии» («What Technology Wants») и начал с того, что это лучшее изложение философии, которую я не разделяю.

Кевин помнит о том, что наши идеи пришли к нам три минуты назад по меркам Вселенной и нам не стоит считать собственные мысли о программировании священными. Это свободный от предубеждений человек с чувством юмора.

Сорок четвертое определение VR: термин, который вы могли использовать в 1980-е годы, если были одним из этих чудаков из VPL Research.

Джон Перри Барлоу говорит, что превосходно помнит, как встретил меня на каком-то сборище хакеров, но я могу доказать, что не приходил туда. Это странно, потому что он превосходно помнит практически все, а я, наоборот, человек, живущий в тумане.

Мы с Барлоу быстро сблизились; у нас было много общего. У него было ранчо в Вайоминге, и он, как и я сам, находил все сложности городской жизни пустой показухой. Мы обожали читать и писать, что в технической среде было более экзотично, чем должно бы быть. Барлоу работал в музыкальном бизнесе, так что и в этой среде у нас были общие друзья.

Он писал тексты песен для Grateful Dead, которые были в те времена больше чем просто группой. Для фанатов они были стилем жизни. Так что Барлоу уважали, и он жил, чувствуя почтение к себе.

У нас был разный подход к общению. Барлоу жил так, как будто его всегда снимали на камеру, – собирал вокруг себя поклонников, заботился о том, чтобы каждое его высказывание стало памятным. Дамский угодник, он всегда разрабатывал стратегии.

Я отказывался участвовать в представлениях Барлоу и всегда встречался с ним или один на один, или в обществе одного-двух человек, которые были настоящими друзьями, а не поклонниками. В итоге мы с Барлоу сблизились, и я понял, что просто обожаю его.

Барлоу написал о виртуальной реальности в характерном для сенсационной журналистики стиле. Вышло забавно. Позже он поддержал растущую популярность одной общепризнанной цифровой утопии.

Такое развитие было для меня сложным.

В «Нейроманте» виртуальная реальность называлась киберпространством; напомню, что тогда существовало правило, согласно которому каждый называл ее как хотел.

Барлоу воспользовался термином Билла Гибсона и творчески переработал его. Он называл кибепространством то, что понимал под реальностью битов.

Позже, в середине 1990-х, Барлоу написал декларацию независимости киберпространства, которое напоминало ему новый Дикий Запад, но было бесконечным и навсегда недоступным для правительства, своего рода либертарианским раем.

Я считаю новое определение киберпространства от Барлоу ошибочным, но это не то, о чем стоит спорить. Всем нашим идеям с лихвой хватало места. Я не хотел, чтобы в них произошел «раскол», и свел на нет старания марксистов. Но Барлоу был организатором. В итоге он поставил меня в положение, когда мне пришлось делать выбор.

В 1990 году меня пригласили пообедать в мексиканском ресторане в Мишен Дистрикт в Сан-Франциско и предложили основать организацию, которая выступала бы за защиту прав в области компьютерных технологий. Чак, главный хакер VPL, и я отправились на встречу с Митчем Капором, Джоном Гилмором и Барлоу. Позже эти трое основали Фонд электронных рубежей. Но я не присоединился к ним. (Чак был слишком занят написанием кода, чтобы обращать внимание на кого бы то ни было.) В то время я не говорил почему; просто не был готов посвящать в свои сомнения дорогих мне друзей. Я поддерживаю большую часть того, чем занимается Фонд, но только не философию, которая лежит в основе его деятельности.

Фонд электронных рубежей стремился поддерживать «приватность», например право на криптостойкое шифрование, но не собирался предотвращать копирование другими чужой информации.

Самым первым примером тому стала музыка. Возникла новая утопия, в рамках которой музыка, которую до этого легально копировали с выплатой авторских отчислений, теперь распространялась «бесплатно».

Мне показалось, что нельзя добиться приватности, не создав также новую форму частной собственности в информационном пространстве. Это и есть предназначение частной собственности.

Вокруг личности должно существовать некое пространство, где она может быть личностью. Если что-то, чем вы делитесь, внезапно становится всеобщим достоянием из-за кого-то, кто смог купить себе большой и мощный компьютер, подключенный к сети, вы обречены на то, чтобы стать рабом информации, за которым ведется шпионская слежка. Защита абстрактных прав без учета прав экономических будет не чем иным, как жестокой шуткой, которую мы сыграем с теми, кого оставим без внимания.

Я заявил, что если музыка станет «бесплатной», это приведет к тому, что, когда автоматизация распространится широко, люди не смогут зарабатывать себе на жизнь. Если информация станет единственной оставшейся ценностью (когда наступит время свалить весь труд на роботов) и при этом информация будет «бесплатной», то обычные люди потеряют свою ценность с экономической точки зрения.

Разумеется, такое восприятие роботов, выполняющих работу, ложное, потому что роботы не делают ничего по собственной воле и даже не существуют отдельно от людей. Мои рациональные взгляды на роботов и искусственный интеллект настолько важны для повествования, что я изложу их двумя разными способами. Дальше я вспомню, как спорил на эту тему, а с моими нынешними мыслями по этому вопросу можно ознакомиться в приложении 3.

Основная проблема в том, что к 1990 году цифровой идеализм дошел до абсурда. Центром организации наших цифровых систем стали биты, а не люди, а ведь только благодаря им биты хоть что-то значат.

В начале 1990-х годов возникла и стала быстро развиваться онлайн-структура, названная Всемирной паутиной. Когда внутри цифровой сети побеждает проектирование, оно, как правило, стремится удержать первенство. Когда WWW только зарождалась, уже было ясно, что скоро она затянет нас всех.

Причиной тому стало снижение стандартов, по крайней мере с моей точки зрения. Всемирная паутина ввела небольшое изменение в проектировку сети, которое сделало ее идеальным двигателем «киберпространственного» образа мышления.