Мерлин Шелдрейк - Запутанная жизнь. Как грибы меняют мир, наше сознание и наше будущее

Мы сумели визуализировать работу мозга и таким образом приблизились к пониманию того, как психоделики воздействуют на наши тела. Однако они почти не касаются чувств, ведь, в конце концов, именно люди испытывают впечатления, не мозг. И именно эти впечатления, кажется, усиливают терапевтическое действие псилоцибина. В исследовании, где измеряли действие псилоцибина на пациентов с неизлечимыми формами рака, те из них, у кого ощущение мистического проявлялось наиболее сильно, демонстрировали самые явные признаки снижения депрессивности и тревожности. Подобным же образом в работе по изучению воздействия псилоцибина на заядлых курильщиков пациенты, продемонстрировавшие лучшие результаты, испытали самые сильные мистические впечатления. Псилоцибин, судя по всему, достигает наибольшей действенности, не нажимая на определенный набор биохимических кнопок, а раскрывая сознание пациентов, предлагая им новые способы осознания их жизни и поведения.

Эти находки, по сути, во многом вторят открытиям ученых, исследовавших ЛСД и псилоцибин в первую волну научного интереса к психоделике в середине XX века. Абрам Хоффер, канадский психиатр и исследователь действия ЛСД в 1950-х, отметил, что «с самого начала мы рассматривали в качестве ключевого фактора в терапии не химическое вещество, а впечатления[, им спровоцированные]». Это заявление может сегодня звучать очень здраво, но в то время, когда на вещи смотрели с позиции механистической медицины, оно воспринималось как радикальная мысль. Общепринятым подходом к лечению тогда (как в значительной степени и теперь) было использовать нечто – лекарства или хирургические инструменты – для лечения чего-то , из чего сделано тело, как мы используем инструменты для ремонта некоего механизма. Предполагается, что лекарственные препараты действуют на неисправный участок по химической цепочке, не затрагивая сознание и разум: лекарство влияет на рецептор, который провоцирует смену симптомов. Псилоцибин, как ЛСД и другие психоделики, напротив, действует на симптомы душевного заболевания через разум. Стандартная цепочка удлиняется: лекарство воздействует на рецептор, который провоцирует изменения в разуме, который провоцирует изменение симптомов. То есть психоделический опыт пациентов выступает в роли лекарства.

По словам Мэтью Джонсона, психиатра и исследователя в Университете Джонса Хопкинса, психоделики, например псилоцибин, «выталкивают людей из их биографии, накачав дурью. По сути, это перезагрузка системы… Психоделики освобождают место для гибкости разума, и она распространяется на модели, согласно которым мы организовываем реальность». Укоренившиеся привычки, как пристрастие к различным веществам или те, что усугубляют «пессимизм» депрессивных, становятся податливее. Смягчая жесткие рамки человеческого опыта, псилоцибин и другие психоделики способны открыть новые возможности для познания.

Одна из самых надежных и прочных подсознательных моделей – наше собственное Я. Именно нашу идентичность псилоцибин и другие психоделики, кажется, и разрушают. Некоторые называют это «растворением эго». Другие сообщают, что перестали понимать, где заканчиваются они сами и начинается окружающий их мир. «Я» как линия обороны, на которую мы так полагаемся, может пасть или съежиться, постепенно исчезнуть, раствориться в другой сущности. Результат? Чувство единства с чем-то большим, вновь обретенное ощущение взаимосвязи с миром. Во многих случаях – если говорить и о лишайниках, и о бесконечно раздвигающем границы мицелии – грибы бросают вызов поизносившимся понятиям личности и индивидуальности. Вырабатывающие псилоцибин грибы, подобно ЛСД, делают то же, но в самой интимной обстановке – внутри нашего рассудка, нашего сознания.

Когда речь идет о кордицепсе однобоком, поведение зараженного им муравья можно считать поведением гриба. Мертвая хватка, стремление к верхушке – это расширенные характеристики гриба, его расширенный фенотип. Можно ли и изменение человеческого сознания и поведения, спровоцированное употреблением псилоцибиновых грибов, считать грибным фенотипом? Выходящее за традиционные рамки фенотипа кордицепса поведение оставляет отпечаток в виде окаменелых шрамов на «изнаночной» стороне ископаемых листьев. Можно ли относиться к церемониям, ритуалам, песнопениям и другим культурным и технологическим продуктам психоделического опыта как к отпечатку, который расширенное фенотипичное поведение псилоцибиновых грибов оставляет в мире? «Наряжаются» ли псилоцибиновые грибы в наше сознание, как кордицепс и массоспора «наряжаются» в тела насекомых?

Терренс Маккенна был горячим защитником этой точки зрения. При приеме достаточно большой дозы, утверждал он, можно ожидать, что грибы заговорят – ясно и «красноречиво [расскажут] о себе в прохладной ночи нашего сознания». У грибов нет рук и ног, чтобы манипулировать миром, но, используя псилоцибин как химический императив, они могут позаимствовать человеческое тело, воспользоваться мозгом и чувствами, чтобы объясниться. Маккенна считал, что грибы способны примерить наше сознание, разум, чувства и, что самое главное, транслировать знание о другом мире. Кроме всего прочего, грибы могут использовать псилоцибин для влияния на людей – чтобы отвлечь нас как вид от пагубных привычек. С точки зрения Маккенны, это и есть симбиотическое партнерство, дающее возможности «богаче и даже причудливее», чем те, что были доступны людям или грибам по отдельности.

Как напоминает нам Докинз, то, насколько далеко мы готовы пойти, зависит от того, насколько смелы мы в своих предположениях. Предположения, в свою очередь, зависят от наших пристрастий и предубеждений. «Вы полагаете, что мир таков, каким выглядит в ясный погожий полдень, – заметил однажды философ Альфред Норт Уайтхед своему бывшему студенту Бертрану Расселу. – Мне же мир представляется таким, каким кажется ранним утром, когда пробуждаешься от глубокого сна».

С позиции Уайтхеда, Докинз строил предположения в погожий полдень. Он прикладывает все усилия, чтобы его рассуждения о расширенном фенотипе были «четко структурированными» и «не выходили за строгие рамки». Он прекрасно понимает, что фенотипы могут преодолевать границы тела, но они не должны слишком уж выступать. Маккенна, напротив, рассуждал на заре. Его требования не столь строги, его объяснения не так четко очерчены. Между этими двумя полюсами лежит целый континент возможных мнений.

Как же псилоцибиновые грибы соответствуют трем «строгим критериям» Докинза?

Способность гриба вырабатывать псилоцибин, конечно же, наследуется. Она также варьирует в пределах как рода, так и вида. Тем не менее чтобы «грибной» дурман – видения, мистические ощущения, растворение эго и утрата собственного Я – считался проявлеием расширенного грибного фенотипа, нужно, что бы соблюдалось последнее ключевое условие. Грибы, способствующие изменениям к лучшему в сознании и разуме – что бы это ни значило, – должны передавать свои гены более активно. Грибы должны отличаться друг от друга в способности влиять на людей; те, что обеспечивают более красочные и желанные впечатления, должны выигрывать на фоне тех, которым это удается хуже.