Дэниел Клемент Деннет - Разум: от начала до конца. Новый взгляд на эволюцию сознания от ведущего мыслителя современности

Не следует недооценивать подвиги бестолковых существ. Замки термитов, хитрости кукушки по выращиванию кукушат и другие поведенческие чудеса совершаются с помощью только лишь поведенческого понимания, сводящегося к практическим навыкам, невыраженным и неосознаваемым. Когда люди сталкиваются с этим восхитительно сконструированным совершенством в качестве наблюдателей, исследователей, предсказателей, они автоматически пытаются выяснить причины, по которым растения и животные делают что-либо, пытаются реконструировать их действия с интенциональных позиций. И, как мы уже видели, когда мы так поступаем, нам кажется вполне естественным приписать организму больше понимания, чем у него есть на самом деле, подвести причинно-следственную базу под поведение, поскольку оно кажется нам несомненно умным, и чей же это может действовать разум, как не самого организма? Если бы мы были креационистами, мы вполне могли бы приписать все понимание Богу (я иронизирую) и не чувствовали бы потребности наделять им самих существ. Все были бы марионетками Бога. Открытие Дарвина и его описание процесса естественного отбора, его способности создавать свободно плавающие рациональности дали нашему воображению свободу для обратной реконструкции происхождения природных чудес и сняли с нас обязанность искать тот разум, который придумывает причины происходящего.

У термитов в термитнике нет своего генерала Лесли Грувса, чтобы командовать ими, нет своего генерала и у нейронов, еще более бездумных, живущих в нашем мозгу. Как же человеческое понимание может складываться из деятельности неразумных нейронов? В дополнение к свободно плавающим рациональностям, что объясняют многие наши структуры, наши привычки и другие особенности, существуют еще и закрепленные причины, которые мы предъявляем сами себе и другим. Эти причины сами по себе служат частью нашей жизни, они действуют в нашей картине мира наряду с деревьями, облаками, дверями, чашками, голосами, словами, обещаниями, которые составляют нашу онтологию. Мы можем что-то делать по этим причинам – оспаривать, переосмысливать, отказываться, одобрять, дезавуировать их, и эта часто скрытая форма поведения не попала бы в наш репертуар, если бы мы не загрузили это приложение в наши головокомпы. Короче, мы можем думать об этих причинах, хорошо или плохо, и это позволяет им влиять на наше общественное поведение способами, неведомыми иным организмам.

Отвлекающие маневры ржанки или танец «со сломанным крылом» создает для лисы причину для изменения направления движения, но не потому, что она проникается доверием. Птица может менять свои движения, чтобы привлекать внимание лисы, однако контроль за ними не требует от нее большего, чем рудиментарной «оценки» ментального состояния лисы. А лисе тем временем не обязательно понимать больше, чем то, почему она меняет курс, вместо того чтобы продолжать рыскать по окрестностям. Точно так же и мы можем выполнять множество действий, весьма ловких и ретроспективно оправданных, имея весьма туманное представление о том, чего мы хотим, однако задумка резко проясняется в ретроспективе, с помощью приписывания самим себе неких резонов. Это только наша особенность.

Наша привычка к самооправданию (самооценке, самоуспокоению, самоутешению, самовосхвалению и т. п.) стала одним из способов поведения (способов мышления ), усвоенных нами в процессе заполнения наших голов мемами – порождениями культуры, и к ним следует отнести так же и самоуничижение, и самокритику. С их помощью мы учимся планировать свои действия заранее, оценивать их и критиковать, чтобы предвидеть возможные проблемы, проговаривая их с другими и с самим собой. Мы не только обсуждаем их, – мы воображаем их, стараемся рассмотреть в уме все возможные варианты, ищем недостатки. Мы не только Попперовы существа, мы и существа Грегори (см. главу 5), использующие мыслительные инструменты для проектирования наших будущих действий. Ни одно животное не делает подобного.

Наша способность совершать подобные мыслительные действия достигается без помощи какой-либо специальной мыслительной структуры, отсутствующей у других животных. У нас нет «мыслительного ядра». Наше мышление возможно благодаря встроенной мыслительной машине, состоящей из виртуальных машин, состоящих из виртуальных машин. Попытка описать и объяснить весь этот набор компетенций посредством только восходящих манипуляций нейронауки (без помощи когнитивной нейронауки) так же нереальна, как попытка описать и разъяснить действие приложений на вашем смартфоне с помощью дешифровки программ и описания технического действия устройства и его памяти, без описания интерфейса пользователя. Интерфейс для того и существует, чтобы сделать устройство удобным для пользователя, человека, который может не знать, да и не обязан знать, все технические подробности его конструкции и функционирования. Иллюзии пользователя, хранящиеся в наших мозгах, существуют ровно для того же : они делают наши способности (до определенной степени) доступными пользователям – другим людям, – которые не могут знать и которым и не нужно знать все внутренние детали. Мы и сами используем их точно так же, примерно на тех же условиях, словно гости в собственном мозгу.

Возможно, что у животных существует иной эволюционный способ – генетический, не культурный – создания похожей иллюзии пользователя, но я оказался не готов представить его в сколько-нибудь убедительных деталях в соответствии с аргументом, выдвинутым этологом и специалистом по робототехнике Дэвидом Макфарландом (David McFarland, 1989) «Коммуникация – это единственная форма поведения, которая требует от организма мониторинга его собственной контрольной системы». Организмы могут весьма эффективно контролировать сами себя посредством набора умелых, но «близоруких» контроллеров, каждый из которых активируется в определенных условиях (голод или иная какая-то нужда, обнаруженная возможность, встроенная шкала приоритетов и тому подобное). Когда условия активизации конкретного контроллера перевешивают условия активной в настоящий момент задачи, он прерывает ее и берет временно все управление на себя. (Модель «пандемониума» Оливера Селфриджа [197] Оливер Гордон Селфридж (1926–2008) был пионером искусственного интеллекта и создал универсальную систему распознавания образов, так называемый пандемониум. Демоны, относительно автономные сущности, выполняют разные функции – на нижнем уровне находятся демоны данных или демоны изображения, вычислительные демоны обрабатывают визуальную информацию от демонов данных, вырабатывают признаки и передают их демонам понимания. Демоны понимания всего лишь вычисляют взвешенные суммы сигналов, поступающих от вычислительных демонов. [Oliver Selfridge, 1959] лежит в основе большинства более поздних моделей.) Цели существуют по умолчанию, в контуре обратной связи, которая управляет каждым контроллером задач, но единого, главного центра не существует. Эволюция стремится оптимизировать динамику прерывания этих модулей, но никто не знает, каким образом. Но ей и не нужно, чтобы кто-то что-то понимал!