Дэниел Клемент Деннет - Разум: от начала до конца. Новый взгляд на эволюцию сознания от ведущего мыслителя современности

Вот как это происходит. Давайте вспомним о чем-нибудь хорошо известном и понятном: предположим, мы отправляем воображаемого репортера посмотреть кусочек внешнего мира – соседний дом, например, – и рассказать нам о нем по телефону. Телефон звонит, мы берем трубку, и он рассказывает, что там четыре окна на передней стене. Мы спрашиваем его, как он это узнал, и он отвечает: «Я смотрю прямо на него, все ясно, как белый день!» Обычно нам не приходит в голову спрашивать в подобной ситуации, почему из того факта, что он ясно их видит, следует то, что он о них знает. Видеть – значит верить своим глазам, или типа того. Мы, не задумываясь, принимаем на веру не ведомые нам связи между его глазами и говорящими губами, в точности так же, как верим связи между его телефоном и нашим. Нас не интересует в данный момент, как работает телефон; мы принимаем это как должное. И мы не мучаемся вопросом, как это человеку удается просто открыть глаза и ответить на вопрос, что находится перед ним на свету, поскольку мы все можем это сделать (те, кто не слеп). Как это работает? Мы не знаем и обычно не задаемся подобным вопросом.

Если нам станет любопытно, мы можем попросить человека описать, но не внешний мир, а его субъективное видение внешнего мира, то есть его внутренний мир, и тем самым поставим его в затруднительное положение, прося совершить неестественные действия. Результаты, – если только он не практикующий адепт какой-нибудь секты, – получатся разочаровывающими: «Я не знаю. Я выглядываю наружу и вижу дом. Ну да, я думаю, что вижу дом, то есть нечто в форме дома, примерно в пятидесяти ярдах от меня, в нем четыре дырки типа окон… если я закрою глаза и снова их открою, я все еще здесь…»

Относительная доступность и простота внешней части процесса описания того, что мы видим, – мы знаем, что глаза должны быть открыты, сфокусированы, мы должны приблизиться, и нужен свет, – скрывает от нас полное отсутствие данных (с точки зрения внутреннего взора или самоанализа) о ходе самого процесса. У нас к нему не больше доступа, чем к сложным процессам, которые поддерживают связь между телефонами.

Откуда вы знаете о дереве возле дома?

Ну оно тут растет, я могу его видеть, и оно выглядит в точности как дерево!

А откуда вы знаете, что оно выглядит как дерево?

Ну знаю, и все.

Сравниваете ли вы его с другими вещами, существующими в мире, прежде чем утверждать, что это дерево?

Бессознательно.

На нем висит табличка «дерево»?

Нет, мне не нужна табличка; более того, если бы на нем была табличка, я бы прочел ее, и знал, что это табличка для обозначения предмета, на котором она висит. Я и так знаю, что это дерево.

А теперь вообразите, что вы можете просто растопырить пальцы на ногах, и так узнать нечто потрясающее, что произошло только что в Чикаго. И представьте, что ни капли не удивились, как это вдруг стало возможно.

Как вам удалось это сделать?

Понятия не имею, но это работает, не правда ли? Если я сожму пальцы на ногах, то больше не смогу этого делать, но если снова растопырю, я смогу узнать все, что сейчас происходит в Чикаго. Я просто знаю, что это так.

На что это похоже?

Ну это как видеть и слышать, как будто я смотрю такой телевизор с дистанционным управлением, но все же не совсем точно так. Я просто могу удовлетворять мое «чикагство» без проблем.

Пора остановиться с объяснениями, и на персональном уровне мы можем остановиться здесь, получив весьма примерные сведения о ментальном языке знания и видения, замечания и распознавания и тому подобных умений. Точка зрения от первого лица представляет собой проблему, поскольку она закреплена в нашей картине мира, но не в научной картине, и не может использовать возможности научного образа. Отправляя воображаемого репортера, мы предполагаем, что ответ: «Я знаю, потому что могу видеть» – полностью допустим, однако если мы распространяем то же самое предположение на случай, когда субъект сообщает о воображаемых или вспоминаемых (или воображаемых чикагских пальцевидцах) событиях, мы создаем артефакт. Наш прямой вопрос создает ответы, как в диалогах выше. Наши косвенные вопросы создают идеологии, основанные на этих ответах. Вы можете спросить самого себя, каков ваш субъективный опыт, и проверить, что вы ответите. Вы можете утвердить собственное решение, поверить в него и затем воплощать выводы, которые из него следуют. Вы можете делать это, разговаривая вслух с самим собой, говоря с самим собой про себя, или «просто думать» с самим собой о том, что вы в данный момент испытываете.

Такова степень вашего доступа к вашим переживаниям и опыту, и она не сильно отличается от доступа другого человека к вашим переживаниям и опыту, – если вы решите предать ее огласке и напишете отчет. Ваши убеждения, несомненно, заслуживают доверия, но не безошибочны. Другой человек способен помочь вам проверить их и даже, возможно, что-то добавить ввиду будущего опыта. Это способ изучать сознание на научной основе, и я дал ему несколько неуклюжее, но точное название: гетерофеноменология , феноменология опыта другого, по контрасту с автофеноменологией , феноменологией нашего личного опыта. Это уже давняя традиция – полагать, что чья-то автофеноменология более откровенный, более аутентичный, более надежный способ постижения опыта, что исследование «от первого лица» служит ключевым стратегическим шагом в настоящем исследовании сознания, однако это иллюзия. Гетерофеноменология точнее, надежнее, менее уязвима к влиянию иллюзий, чем автофеноменология, при условии, что вы контролируете ложь и другие способы уклонения от исследования; таким способом вы можете получить более детальный взгляд на ваш собственный опыт, ставя себя самого во все предлагаемые экспериментом условия, в которых изучается сознание. Вы можете обнаружить такие особенности вашего опыта, которые ранее ускользали от вашего внимания: как неведомые провалы и слабости, так и поразительные достижения, о которых вы не подозревали.

Сотрудничество с другими исследователями в процессе изучения сознания (использование «взгляда со стороны») – наиболее надежный метод восприятия сознания как явления. Настаивать, сопротивляясь, что вы знаете о вашем собственном сознании больше всех только потому, что оно ваше, – значит впадать в догматизм. Защищая наши драгоценные переживания от исследования, мы только укрепляем давно устаревшие мифы.

Мы спрашиваем испытуемого: сколько окон было в его спальне в доме, в котором прошло его детство, он закрывает на секунду глаза и отвечает: «два». Откуда вы знаете? «Потому что я “посмотрел”… и “увидел” их!» Конечно, не буквально. Его глаза были закрыты (или смотрели куда-то вдаль). Глаза не были задействованы, однако остальная часть зрительного процесса активизировалась, та часть, о которой мы обычно не думаем. Это нечто вроде зрения, но одновременно и не совсем, и как это работает не очень ясно с точки зрения народно-психологического взгляда, внутреннего взгляда и самоанализа. Когда мы сталкиваемся с этой знакомой пустотой, возникает неодолимый соблазн придумать суррогатное название – ментальный взор и заменить им ту часть реального мира, которую наблюдают другие люди, наши «репортеры». И мы можем быть вполне уверены в существовании этого суррогатного мира в определенном узком смысле: должно быть нечто – нечто в нейронных процессах, – что надежно и мощно удерживает кучу разной информации на насущную тему, поскольку мы можем наглядно подтвердить возможность ее извлечения из «этого нечто» в виде облеченных в слова сообщений, почти так же надежно, как если бы мы непосредственно видели все эти вещи. «Сохраненный образ» дома обладает определенной детальностью и точностью, и их можно проверить, и у них есть пределы. Эти пределы дают нам важные ключи к тому, как информация хранится в мозгу, но не следует делать выводов о том, что она хранится где-то в виде картинки, с которой можно свериться 99.