Дэниел Клемент Деннет - Разум: от начала до конца. Новый взгляд на эволюцию сознания от ведущего мыслителя современности

С этой точки зрения наша полная неспособность рассказать, что происходит, когда мы вызываем в памяти образы, вовсе не удивительна. Мы точно так же не способны определить, что происходит, когда видим мир, помимо мелких подробностей о движении глаз. Мы просто смотрим и узнаем, и это все, что мы знаем. Процесс видения происходит подсознательно, и он должен фиксировать все, что мы делаем, благодаря открытым глазам: мы можем собирать чернику, бросать мячик, распознавать ориентиры, перемещаться по незнакомой местности и читать, например. Кроме того, процессы в коре нашего головного мозга поддерживают нашу систему речи в активном состоянии, и мы можем описывать наши действия. Внутри нас продолжается субличностная история, несмотря на то что большая ее часть остается в тени. Мы можем быть уверены, что субличностные процессы происходят все время, развиваясь между глазными яблоками и рассказом (и другими объектами), и что в этой истории второго представления с эго («я», внутренний босс, внутренний свидетель) просмотра на внутреннем экране с последующим отчетом не будет. Как я не устаю повторять, вся работа, якобы выполняемая воображаемым гомункулусом в картезианском театре, должна быть распределена (во времени и пространстве) между множеством разных отделов мозга.

А теперь попробуем разделить и собственное «я» на несколько частей. Какие изменения нужно внести в «наблюдающего репортера», чтобы это проделать? Может быть, нам помогут посредники, обладающие убеждениями, но не имеющие понятия, как они пришли к ним, кто-то вроде оракулов, которых переполняют предсказания, но которым нечего нам рассказать (ну или самим себе, конечно) о том, откуда у них это все. Рэй Дженкедофф исследовал этот вопрос несколько лет назад (1996) и набросал перспективы, которые были доработаны Брайсом Хюбнером [201] Брайс Хюбнер (Bryce Huebner) – американский философ, специалист по экспериментальной философии, автор книги о философии Дэниела Деннета (The Philosophy of Daniel Dennett, Oup Usa. 2018). и мной. Мы ввели концепцию субличностной болтовни (2009):

Ключевой вывод заключается в том, что модуль тупо и навязчиво преобразует мысли в языковую форму и наоборот (Jackendoff, 1996). Если представлять схематично, мыслительные образы запускают производство словесного их воплощения, которое примерно соответствует содержанию мысли и создает рефлексивную болтовню. Эта лингвистическая болтовня, всплеск лингвистической активности, представляет собой предречевой акт, производимый субличностно, то есть не от чьего-то лица и не кем-то; она эндогенным путем направляется в систему восприятия речи, которая напрямую связана с системой внутренней речи. Болтовня пропускается сквозь систему внутренней речи и проверяется на возможность быть произнесенной вслух, и из нее создается некое утверждение, воспроизводящее ее содержание. Затем включается система фиксации болтовни, содержание проверяется, и болтовня или отбрасывается, или принимается, а процесс повторяется (Huebner and Dennett, 2009, p. 149).

Эти выводы еще не окончательны и поверхностны, и требуют уточнения, однако похожая идея создания «нарратива» недавно была высказана также и Густавом Маккула (Gustav Markkula, 2015), который утверждает, что присущая человеку манера задавать самому себе вопросы о том, что он есть такое, и отвечать на них, создает воображаемые артефакты, которые мы принимаем за «квалиа» [202] Квалиа (от лат. Qualitas – свойства, качества) – термин, используемый в философии, преимущественно в англоязычной аналитической философии сознания, для обозначения сенсорных, чувственных явлений любого рода. Введен американским философом К. И. Льюисом в 1929 году. Деннет посвятил этому понятию несколько работ. . Это понятие находится в большом почете у тех философов, которые стремятся восстановить дуализм в качестве серьезной теории разума.

Но зачем нам знать о том, что видеть, слышать и ощущать запах должно быть на что-то похоже? Почему нам кажется, что существует некий внутренний театр с мультимедийным шоу, начинающимся всякий раз, как мы просыпаемся? Даже если мы допускаем наличие субличностной истории в научной картине мира, способной удовлетворительно объяснить мои поведение и эмоциональные реакции, решения и рассказы, она должна оставить меня снаружи! И вернуть меня и мое квалиа обратно в мир, не бросать, и это работа, которая еще предстоит. Лучший ответ на этот вопрос я называю странной инверсией причинности Юма, он сформулировал один провидческий тезис о нашем опыте причинности, причем задолго до того, как свои инверсии открыли Дарвин и Тьюринг. Теория причинности Юма изобилует сложностями и противоречиями, и многие из его выводов, казавшиеся долгое время весьма важными, сегодня отброшены, однако одна центральная идея продолжает быть актуальной и дает представление о связи между нашей картиной мира и его научным объяснением, а также о природе нашего сознательного опыта в целом, не только опыта причинности.

Юм утверждал, что причинные связи мы слышим и видим ежедневно, например когда наблюдаем камень, разбивающий окно, слышим звон колокола, по которому ударяет звонарь, но все, что мы ощущаем на самом деле, это только последовательность: А следует за В, а не А вызывает В. Если бы Юм ошибался, то не существовали бы мультфильмы: чтобы изобразить Багза Банни жующим морковку, художникам бы пришлось добавлять не только звуковую дорожку с громким хрустом, синхронизированным с зубами кролика, но и что-то вроде причинной дорожки , которая показывала бы, как зубы Банни, смыкаясь, вызывают, а не просто предшествуют, исчезновению половины морковки и громкому хрусту, который мы слышим. Но нужды в этом, конечно, нет. Определенной последовательности кадров в фильме вполне достаточно, чтобы создать впечатление причинности. Однако, считал Юм, впечатление причинности, которое мы ощущаем, идет изнутри нас, а не извне; оно является результатом привычки к предположениям, которая укоренилась в нас благодаря долгим часам бодрствования. (Юм полагал, что привычка предполагать имеет выученное происхождение, из детства, однако современные исследования показывают, что мы рождаемся с неким автоматическим ощущением причинности, типа рефлекса, и готовы «видеть» причинность всякий раз, как наши органы чувств сталкиваются с правильной последовательностью стимулов.) Мы запрограммированы , увидев А, ожидать В, и когда В случается, – это главный тезис Юма, – мы приписываем наши перцептивные реакции неким внешним причинам, которые переживаем непосредственно тем или иным образом. (Мы думаем, что видим , как зубы кролика Банни вызывают уменьшение морковки.) На самом деле мы погружаемся в иллюзию, интерпретируя наши сбывающиеся ожидания В как что-то, поступившее из внешнего мира. Юм назвал это явление «великой склонностью разума распространяться на внешние объекты» (Hume, 1739, I: xiv). Этот «привычный переход» нашего разума служит источником нашего чувства причинности, свойства «восприятия, а не объектов», и, добавлял философ, «это искаженное понимание настолько присуще разуму», что от него невозможно избавиться. Оно распространено и в наши дни в виде неосознанного предположения, что все воспринимаемые нами вещи приходят исключительно извне.