Скотт Карни - Красный рынок. Как устроена торговля всем, из чего состоит человек

Как и всем красным рынкам, торговле внутренними органами живых людей отчаянно не хватает прозрачности всей цепочки поставок. В Индии и Иране (не говоря уж о Египте, Бразилии или ЮАР) посредники манипулируют ценой органов, так что давшие свое согласие продавцы получают крайне низкую цену за свои органы и решаются на изъятие лишь в самом отчаянном положении. В Китае происхождение органов держится в строгом секрете, но есть свидетельства наличия в стране тайных тюрем, где проводят казни по первому требованию. Если это действительно так, то покупка органа в Китае эквивалентна поддержке нового холокоста. А в США очередь на пересадку движется так медленно, операции так дороги, а пересадки почек признаются необходимыми так часто, что у многих просто нет выбора, кроме как отправиться за рубеж на нелегальные рынки.

Хотя общее решение проблемы должно быть комплексным и учитывать все нюансы, любой план должен включать в себя радикальное повышение прозрачности. Как мы увидим в главе о международных усыновлениях, требования сохранять тайну приводят к расцвету преступных организаций. Если просто открыть все записи, чтобы любой мог получить информацию о происхождении органов, на рынке трансплантаций все радикально изменится. Поскольку проводить операции могут только больницы, регулировать сделки должно быть несложно. Хотя посредники все равно будут существовать, им сложнее будет воспользоваться беспомощностью отчаявшихся людей. Китаю для продажи человеческих органов придется публично признаться в преступлениях против человечности, а американские больницы, занимающиеся куплей и продажей частей тел, вынуждены будут объявить, где именно они их берут.

Проведя несколько часов за рулем арендованной Kia, проехав мимо кукурузных полей и церквей, я паркуюсь на улице в американском городке на Среднем Западе, стараясь не выглядеть слишком уж подозрительно. Через дорогу мальчик лет двенадцати в серебристых спортивных шортах и футболке играет с палкой у себя во дворе. Мое сердце сжимается от боли. Готов ли я навсегда изменить его жизнь?

Я начал готовиться к этому моменту несколько месяцев назад в своем доме в Ченнаи, когда разговаривал с офицерами в униформе цвета хаки в пыльных полицейских участках и продирался через бесчисленные кипы судебных документов. Множество свидетельств рассказывают леденящие души истории о детях, похищенных из индийских трущоб, проданных в детские дома и ставших крошечными звеньями всемирной цепочки усыновлений. Я сосредоточил внимание на одном конкретном случае, когда, по словам полиции, им удалось отследить украденного ребенка из Индии до точного нынешнего адреса в США. За два дня до этого родители ребенка попросили меня доставить сообщение американской семье через их юриста, рассчитывая на дружелюбие и установление контактов. Однако сейчас, перелетев через десять часовых поясов, я в растерянности и не знаю, как действовать.

В бежевой папке с загнутыми уголками, лежащей на пассажирском сиденье, собраны доказательства – пачки фотографий, полицейских отчетов, образцов волос и юридических документов, относящихся к делу, лет на десять зависшему в индийских судах. С немалой вероятностью никто в этом загородном доме ничего не знает. Я дожидаюсь, пока мальчик сворачивает за угол дома, выбегаю из машины и звоню.

Индийская девочка-подросток открывает дверь с удивленной улыбкой. «Ваша мама дома?» – спрашиваю я. Через несколько секунд появляется мать – блондинка в джинсах и свитере. Она смотрит на меня с подозрением.

18 февраля 1999 года, когда Сивагама в последний раз видела своего сына Субаша, он был еще так мал, что вполне умещался у нее на бедре. Сивагама (фамилии у нее, как и у многих в Тамилнаде, нет), живет в трущобном районе Ченнаи – Пулиантхопе, который культурно примерно так же далек от американского Среднего Запада, как и географически. Дети играют в крикет на многолюдных грязных улицах, воздух невыносимо влажный от близости Индийского океана. Впрочем, несмотря на перенаселенность, район считается безопасным. Дети, оставшиеся без родительского присмотра, обычно под бдительным взором соседей. Поэтому, когда Сивагама оставила Субаша у колонки в нескольких метрах от дома, она считала, что за ним кто-то проследит. Так и случилось. Пока ее не было буквально пять минут, какой-то мужчина, по словам индийской полиции, схватил мальчика и посадил в трехколесный экипаж авторикши. На следующий день, по предположению полиции, Субаш был отправлен в детский дом на окраине города, где за здоровых детей платили наличными.

Это ночной кошмар всех родителей. Сивагама и ее муж, Нагешвар Рао, маляр на стройке, провели следующие пять лет в поисках Субаша, прочесывая всю южную Индию. Семья не оставляла надежды, что он все еще жив и находится где-то неподалеку. Они задействовали в качестве частных детективов своих друзей и родственников и верили любым слухам – даже тем, что поступали из самого Хайдарабада, который лежит в 500 километрах к северу. Чтобы найти деньги на поиски, Нагешвар Рао продал две маленькие хижины, которые унаследовал от родителей, и перевез семью в однокомнатный, крытый соломой бетонный домик недалеко от мечети. Также им пришлось ради экономии забрать из школы дочь; из-за судебных издержек семейство из нижнего слоя среднего класса стало практически нищим. Но следов Субаша найти не удавалось.

Однако в 2005 году случились перемены к лучшему. Один полицейский в Ченнаи услышал, что где-то в переполненном баре двое мужчин громко спорили о похищении детей. После допроса эти мужчины и две женщины, оказавшиеся их подручными, признались, что крали детей по поручению Малайзийского центра социальной службы (МЦСС), который отправлял их на экспорт не подозревавшим плохого иностранным семьям. Похитителям платили по 10 тысяч рупий – примерно 236 долларов за ребенка.

Согласно полицейскому документу, предъявленному в суде, бывший садовник центра Г. П. Манохаран признался в том, что похитил Субаша; изъятые из МЦСС записи показали, что на следующий день после похищения туда действительно был принят мальчик примерно того же возраста; именно в тот день Нагешвар Рао подал заявление о пропаже сына. Примерно через два года Субаш был усыновлен. Я рассмотрел наряду с остальными документ об отказе, в котором говорится, что мать не может больше заботиться о ребенке и оставляет его на попечение приюта. Он оказался подделкой: по словам полиции, преступники изменили имя ребенка на Ашраф и состряпали ему фальшивую историю, включавшую заявление фиктивной биологической матери.

С 1991 по 2003 год, согласно документам полиции Ченнаи, МЦСС организовал по меньшей мере 165 международных усыновлений, в основном в США, Нидерланды и Австралию, заработав на этом около 250 тысяч долларов. Если индийская полиция располагала верной информацией, то ребенок, которого ищут родители, обрел новое имя и новую жизнь. Скорее всего, он не помнит ни родной матери, ни родного языка. Большинство международных усыновлений – закрытого характера: биологические родители не имеют гарантированного права на контакты с ребенком, а конфиденциальность этого процесса затрудняет поиск детей, которые могли быть усыновлены по фальшивым основаниям.