Скотт Карни - Красный рынок. Как устроена торговля всем, из чего состоит человек

Тереза Деркин, юрист Висконсинского управления по делам семьи и детей – регулирующего органа для Pauquette, – утверждает, что в отношении компании никогда не велось расследований, о каких-либо нарушениях управлению тоже не известно. Но даже когда жалобы поступают, то штат мало что может с этим поделать. «Все, что мы можем, – проверить бумаги, – говорит Деркин. – И только внешнюю их законность». Хотя для усыновления ребенка из Индии требуется множество документов, по ее словам, нет практической возможности убедиться, что бумаги не подделаны: по этому вопросу контакты между индийскими и американскими властями сведены почти к нулю.

Иначе говоря, почти невозможно точно узнать, откуда поступают некоторые дети. За десять лет работы в американском агентстве, ныне известном как Families Thru International Adoption («Международные семейные усыновления») Бет Питерсон тесно сотрудничала с рядом крупнейших и наиболее уважаемых индийских сиротских приютов и помогла найти дом в США более чем 150 детям. В процессе работы она пришла к выводу, что многие сиротские приюты фактически являются бизнес-предприятиями, тесно связанными с криминалом. Ситуация вряд ли изменится, пока остаются высокие финансовые стимулы, утверждает Питерсон, которая ныне руководит iChild – сайтом поддержки для семей, усыновляющих детей из Индии.

До 2002 года, например, Питерсон отправила около 150 тысяч долларов в индийский сиротский приют под названием «Прит Мандир». Условия там были ужасными: трое новорожденных в ожидании документов на усыновление клиентами Питерсон умерли. А когда директор приюта Дж. Бхасин стал незаконно требовать тысячи долларов сверх обычных пожертвований и пригрозил не отпускать детей без этих денег, Питерсон прервала отношения. Затем она подала жалобу на «Прит Мандир» и его директора в индийское правительство.

Через четыре года репортеры индийского новостного телеканала CNN-IBN приехали в «Прит Мандир» под видом приемных родителей, и Бхасин заявил им, что усыновить двоих детей можно за 24 тысячи долларов. После освещения этого в СМИ у приюта отозвали лицензию, но индийское правительство впоследствии восстановило ее на испытательный срок. «Финансовая выгода существует для обеих сторон, – говорит Питерсон. – Одно американское агентство, с которым я работала, просто хотело, чтобы я добывала им определенное количество детей в год, а уж откуда я их возьму – это их не заботило».

В целом, если документы с виду в порядке, американские агентства по усыновлению редко копают глубже. Одно из крупнейших агентств в США – Children’s Home Society & Family Services – в 2007 году организовало около шестисот международных усыновлений. Дэвид Пилгрим, вице-президент агентства, уверенно заявляет, что никто из детей не был получен неэтичным путем. «Мы тщательно проверяем все детские дома, с которыми работаем, и так было всегда», – говорит он.

Однако Children’s Home Society работало с «Прит Мандир» вплоть до того, как разразился скандал. Когда я спрашиваю Пилгрима, как насчет этих усыновлений, он медлит с ответом. «Наши юристы проанализировали бумаги и не увидели никаких поводов для беспокойства», – говорит он.

Через день после моей первой встречи с американской парой мы сидим с ними за видавшим виды столиком для пикника в холодном парке. Мимо проезжает полицейский автомобиль – он притормаживает, и офицер пристально смотрит на нас, но едет дальше. Слезы текут по щекам матери. Я не могу определить, что их вызвало – гнев или разбитое сердце. Возможно, то и другое.

«Индия для него не существует», – говорит она. Они объясняют, что мальчик, которому они, конечно, дали новое имя, – их третий усыновленный ребенок из Индии. Хотя они впервые имели дело с Pauquette, процесс отличался мало: они заплатили 15 000 долларов, слетали в Индию, посетили приют и встретились с владельцами МЦСС. «Мы помешаны на усыновлении, – объясняет муж. – Правила все время меняются. Мы рассматривали Корею и Южную Америку, но Индия была самым простым вариантом». Или, скорее, наименее сложным.

Я рассказал им все что знал о полицейском расследовании в Индии: признаниях предполагаемого похитителя, о возрасте ребенка на момент поступления в приют, о подделанном официальном отказе матери, об опознании фотографии отцом, о документах, которые связывали Ашрафа с их семейством. Но они все еще не убеждены. «Нам нужно знать больше, чтобы удостовериться», – говорит муж. Единственный способ узнать все точно – это тест ДНК. Но под каким предлогом вы заставите ребенка его пройти? И если тест даст отрицательный результат, может ли индийская семья быть уверенной, что образцы собирали должным образом?

Промежуточным шагом должно стать знакомство двух семей. Но американские родители еще не решились. «Нам нужно поговорить с нашим юристом, – холодно сообщает отец. – Учесть интересы нашего сына. Что будет, если это и в самом деле он?»

Не вполне понятно, что делать дальше. Как уже убедился на собственном опыте Нагешвар Рао, политики редко проявляют желание заниматься расследованием похищения детей. Сейчас же, по прошествии многих лет, этические границы размылись еще больше – хотя интересно, были бы они столь же зыбкими, если бы похищенного американского ребенка воспитали в индийских трущобах.

Гаагская конвенция не особенно помогает. Она не предусматривает возвращения похищенных детей биологическим родителям и не учитывает того воздействия, которое может оказать подобное воссоединение на ребенка, своих настоящих родителей даже не помнящего. Рене Хоксберген, старший профессор психологии в Утрехтском университете в Нидерландах, специалист по усыновлению, считает, что ребенок должен узнать свою историю – со временем.

«Сообщить о похищении можно по-разному, но в любом случае не сейчас: ребенок для этого слишком юн», – написал мне по электронной почте Хоксберген. Тем временем, говорит он, американские родители должны установить контакт с индийскими и посылать им новости и фотографии ребенка, чтобы облегчить их горе. Все это в том случае, если ребенок действительно один и тот же.

И тут все становится еще запутаннее.

Вернувшись в Ченнаи через два месяца после нашей встречи в парке, я не получил никаких вестей от американской пары. Они игнорируют все мои электронные письма, и это расстраивает Сивагаму и ее мужа. «Вы встретились с ними, вы говорите, что они хорошие люди, вы видели нашего сына, так почему они не хотят с нами говорить? – умоляюще спрашивает Нагешвар Рао. – Мы знаем, что он в хорошей семье. Вернуть его нереально, но можем ли мы хотя бы познакомиться с ним?»

Он настаивает, чтобы я послал американцам еще одно электронное письмо, на этот раз с описанием родинок и небольшого шрама, которые не упоминались в той папке. И утром я получаю ответ. Приемный отец пишет, что у его сына нет ни одной из тех отметин, что упоминал Нагешвар Рао. «Поэтому мы не собираемся ничего предпринимать, – заключает он. – Прошу вас передать семье наши соболезнования. Мы понимаем, через что им приходится пройти и каким ударом станет для них это сообщение».