Скотт Карни - Красный рынок. Как устроена торговля всем, из чего состоит человек

Шанкар скептически относится к моему рассказу: «Либо они врут, либо родинки со временем исчезли, – говорит он. – Мы не сомневаемся в тождестве; все указывает в их сторону [американской семьи]».

Кроме того, говорит он, вопрос вскоре уже может решиться раз и навсегда: в минувшем августе его агентство сделало запрос в Интерпол насчет образцов крови и волос ребенка, и наконец-то запрос дошел до офиса Генерального прокурора США. Теперь дальнейшее зависит от ФБР.

Но даже это ничего не гарантирует. Если американцы решат не исполнять запрос ФБР, хороший юрист может затянуть дело до тех пор, пока ребенок не станет взрослым, а тогда все решения будут зависеть от него самого.

Через год после начала расследования по вопросу личности Субаша дело почти не сдвинулось с мертвой точки. Индийская полиция постоянно собирается составить новый протокол, но и только. От семьи в Америке по-прежнему нет вестей. О направлении их мыслей можно судить лишь по одному анонимному комментарию с сайта журнала Mother Jones.

Некий комментатор, заявляющий о своей близости к этой семье, писал:

Родители приняли решение не разрушать стабильную на данный момент жизнь ребенка на основании неполной информации от семьи из Индии. Когда ребенок подрастет, приемные родители планируют рассказать ему о сложившейся ситуации. Если он решит выяснить положение дел, я уверен, что они поддержат его намерение. Все решения приняты семьей не ради личной выгоды, но из подлинной любви к сыну и заботы о его психическом состоянии. Они лучше всего понимают ситуацию. Они лучше всего знают ребенка. Дайте им возможность сделать подлинно любящий выбор за своего сына на основании всей имеющейся информации.

Через несколько месяцев после появления этого комментария Шанкар сообщил мне, что тест ДНК как раз проводится. После многолетнего давления ФБР удалось получить образцы и переправить их в индийскую лабораторию. И теперь началась игра в ожидание: анализы ждут своей очереди в лаборатории, после чего наконец будет получен научный ответ на вопрос о личности Субаша.

Однако американская семья все еще не установила контакт с Нагешваром Рао и Сивагамой ни одним из возможных способов – с моим участием или без него, – чтобы своими методами решить вопрос. Заявив, что у ребенка нет отличительных отметок, они никогда не давали третьей стороне возможности засвидетельствовать несходство.

Но Нагешвар Рао сохраняет надежду. Он продолжает регулярно наведываться в офисное здание рядом с судом, где обменивает свой тяжелый труд на представительство одного из ведущих юристов Ченнаи. Он поднимается по бетонным ступенькам, направляясь в дальний офис, проходит мимо стеклянных дверей, за которыми клерки-юристы работают с сотнями документов, складывая их в кипы. Где-то в этом бумажном море похоронены петиции, которые он подавал по поводу своего потерянного сына.

Зайдя в переполненный офис, он спрашивает первого встречного клерка, есть ли новости из Америки.

Кринос Трокудес так отзывается о женщинах: «Если вы платите, то у вас куча девушек». Однако Трокудес имеет в виду не то, о чем вы подумали: он – эмбриолог, профессионально работающий с человеческими яйцеклетками.

Густая копна его серебристых волос идеально сочетается с белым лабораторным халатом, который он надевает каждый день, а приветливая улыбка обнадеживает пациентов не меньше, чем развешанные на стенах его кабинета медицинские дипломы.

В 1992 году он попал в Книгу рекордов Гиннесса, организовав экстракорпоральное оплодотворение (ЭКО) сорокадевятилетней женщины. С тех пор рекорд был побит несколько раз (в 2008 году, например, после ЭКО 72-летняя жительница Индии родила двойню), однако новаторская деятельность Трокудеса заложила основы репутации его родного Кипра как страны, где расширяются границы эмбриологии. С тех пор благодаря причудам географии, законодательства и мировой экономики небольшой средиземноморский остров стал центром международной торговли яйцеклетками.

С одной стороны, женские яичники обладают потенциалом давать новую жизнь, с другой – они являют собой золотую жилу, поскольку содержат почти три миллиона яйцеклеток, которые можно просто собрать и продать тем, кто даст самую высокую цену. Трокудес понимает и то, и другое. С 1981 года, когда он основал свою клинику Педиэос, он обладает практически безграничным доступом к донорским яйцеклеткам: по большей части их сдают сравнительно бедные мигрантки, которые считают плату за яйцеклетки важной прибавкой к доходам. Пожимая плечами, Трокудес говорит: «Доноров много там, где доходов мало». На Кипре сочетаются характерные для островных государств слишком высокие цены и множество низкооплачиваемых мигрантов, так что это идеальный инкубатор для жаждущих денег доноров.

Полный цикл ЭКО стоит на Кипре 8–14 тысяч долларов – примерно на 30 % дешевле, чем в других странах Запада. Еще важнее, что пациентам редко приходится ожидать поступления донорских яйцеклеток больше двух недель – это сущее благословение, например, для британок, где из-за строгих ограничений на личность донора ожидание может составлять более двух лет. В этом году треть пациентов Трокудеса прилетела из-за рубежа, и он надеется в будущем удвоить их количество. «Если у вас есть доноры, – говорит он, – то у вас есть все».

За последнее десятилетие мировой спрос на человеческие яйцеклетки пережил экспоненциальный рост и в отсутствие четких законодательных ограничений движется в соответствии с развитием многомиллиардной индустрии ЭКО. Через три десятилетия после появления возможности экстракорпорального оплодотворения ежегодно появляется около 250 тысяч «детей из пробирки». Хотя большей частью зародыши затем имплантируются их биологическим матерям, из-за желания более взрослых женщин, порой даже прошедших стадию менопаузы, стать матерями быстро растет сомнительный с точки зрения закона рынок человеческих яйцеклеток. Ныне этот бизнес простирается от Азии до Америки, от самых престижных районов Лондона и Барселоны до глухих городков России, Кипра и Латинской Америки. В нем участвуют как вполне благонамеренные врачи, так и безусловные шарлатаны, как отчаявшиеся родители, так и нечестные предприниматели. Все они – конкуренты за один источник сырья: женщин детородного возраста. Законодательное регулирование здесь можно назвать в лучшем случае неравномерным, а то и вовсе отсутствующим. Хотя в каждой стране предпринимаются попытки контролировать хотя бы внутренний рынок, дешевые авиабилеты и нечеткое международное законодательство позволяют провернуть это опасное и не очень этичное дело так же просто, как получить паспорт. Сегодня бедные женщины из еще более бедных стран продают свои яйцеклетки предприимчивым врачам, которые, в свою очередь, сбывают их надеющимся на лучшее реципиенткам из богатых стран. Это породило множество этических проблем: нормально ли относиться к женщине как к курице, накачивая ее стероидами, чтобы продавать произведенные ее организмом яйцеклетки? Применимы ли стандарты промышленного производства к созданию генетических строительных кирпичиков жизни и к женщинам, которые носят эти кирпичики в себе? Можно ли приравнивать человеческую яйцеклетку к прибору, а донора – к винтику?