Сара Драй - Воды мира. Как были разгаданы тайны океанов, атмосферы, ледников и климата нашей планеты

Уокер с головой погрузился в математику, и в частности математическую физику, которая составляла основу программы Кембриджского университета (и позволяла ему понять, каким образом объекты – те самые бумеранги – перемещаются в абстрактном геометрическом пространстве). По окончании трех лет обучения он не только успешно сдал славившийся сложностью выпускной экзамен по математике, но и получил наивысший балл, сполна оправдав те надежды, которые возлагали на него школьные учителя, университетские преподаватели и родители. Но это достижение далось ему дорогой ценой. Он все серьезнее страдал «нарушениями» здоровья, как это деликатно называлось, и был вынужден на время покинуть место, где изнурительным трудом достиг своих математических высот. Проведя три зимы в санатории в Швейцарии, Уокер справился наконец с психическим расстройством, вызванным тем колоссальным напряжением, без которого было невозможно жонглировать числами так, как это делал он [130] Источник биографических сведений об Уокере: Geoffrey Taylor, «Gilbert Thomas Walker, 1868–1958,» Biographical Memoirs of Fellows of the Royal Society 8 (1962): 166–174; Walker, «Pen Portrait.» .

Джон Гопкинсон, также выпускник математического факультета Кембриджа, ставший инженером, однажды сказал: «Математика – очень хороший инструмент, но очень плохой мастер» [131] Цит. в: Taylor, «Walker,» 168. . К тому времени, когда Уокер прибыл в Индию, он хорошо понимал, что это значит. Сама по себе чистая математика была сложной, опасно трудной для ума, но при этом бесполезной наукой. Бумеранги с их выверенной траекторией возвращения не помогали справиться с ущербом, наносимым интенсивной работой мысли. В Швейцарии Уокер нашел целебное средство – катание на коньках. Легкое скольжение, морозный воздух и чистое небо над головой успокаивали и проясняли его разум. Изогнутый след от коньков на льду повторял изгиб бумеранга. Он ощущал, как внутри начинала расти кривая обратной зависимости, которая постепенно восстанавливала и упорядочивала его внутренний мир, расстроенный сверхчеловеческим умственным напряжением. Так, на коньках, он и выскользнул из цепких лап болезни. Вернувшись в Кембридж, ученый несколько лет читал лекции, пытаясь найти подходящую тему, которая позволила бы уравновесить легко воспаряющий математический разум и удержать его от падения в пропасть. Некоторое время Уокер занимался электродинамикой и решением проблемы, которую предложил ему научный наставник.

И вот, когда ему исполнилось 35 лет, судьба Уокера совершила крутой поворот: он получил предложение возглавить сеть Индийских метеорологических обсерваторий и присоединиться к тонкой, но быстро растущей прослойке научных кадров, входившей в систему Британского Раджа. В попытке раскрыть тайну муссонных дождей его предшественники испробовали все возможные средства, имевшиеся тогда в распоряжении метеорологической науки, от составления карт штормовых систем до проверки гипотез о влиянии снегопадов в Гималаях на уровень осадков в Индии в следующем году. Но вывод, к которому они пришли, был неутешителен: взаимосвязи между различными аспектами погоды, имевшими для Индии наибольшее значение, были слишком сложны, чтобы даже самые проницательные ученые умы могли взломать их код. В прошлом фундаментом метеорологии всегда была физика. Метеорологи стремились представить все и вся визуально – как взаимодействуют между собой движущиеся массы воздуха в атмосфере и массы воды в океане. Однако в Индии они потерпели неудачу и теперь надеялись, что кто-то вроде Уокера, для кого числа были рычагом, с помощью которого можно взломать самую закрытую систему, сумеет сделать это и с индийским климатом. Узнав новость о назначении Уокера, Кливленд Эббе написал ему поздравительное письмо, в котором выразил надежду на то, что «поставленные перед новым классом проблем, ваши мысли сосредоточатся на динамической метеорологии, что будет огромным преимуществом для этой сложной области науки» [132] Письмо Кливленда Эббе Гилберту Уокеру, 24 февраля 1902 г., in Gilbert Walker Papers, Science Museum Library Archive, MS2012/39. .

Как оказалось, предложить Уокеру Индию как поле научных изысканий было все равно что предложить ему весь мир.

К 1904 г. и Британская империя, и метеорологическая наука достигли самых дальних уголков планеты, охватив если не весь, то почти весь земной шар. Британская империя пребывала близко к вершине своего могущества, занимая почти четверть территории Земли и правя пятой частью ее населения. В Индии, самом крупном их колониальном владении, британцам принадлежала территория примерно в 4 млн кв. км, что в десять раз превышало площадь самой Британии. Это делало их правление по определению ненадежным, что наглядно показало кровавое восстание 1857 г.

Проблемы, с которыми сталкивались Британская империя и метеорологическая наука, были на удивление схожи. И та и другая стремились взять под контроль неуправляемые явления и процессы, протекающие очень далеко от канцелярий, где производились расчеты и анализ. Понятие имперской метеорологии, которое отстаивал редактор журнала Nature Норман Локьер, было в некотором роде тавтологией. Империя была метеорологией, а метеорология была империей. Практическую суть этого в 1909 г. лаконично выразил министр финансов Индии Гай Уилсон, заявивший, что «бюджет Индии – это азартная игра на дождь».

Британское правление в Индии было бы немыслимо без использования технологий. Немало сказано о роли железных дорог, телеграфа и пароходов в объединении всех частей империи во времени и пространстве. Но не менее важную роль, пусть это часто упускается из виду, играла и бюрократическая машина с ее канцеляриями, где собирались, сортировались и обрабатывались потоки информации, на основе которой затем принимались решения. Эти канцелярии были узлами обширной имперской сети, все нити которой сходились в Лондоне. Но эта сеть включала и Калькутту, и Шимлу, и множество отдаленных полевых станций, откуда отправлялись и где принимались телеграфные сообщения. Небольшие, хорошо организованные конторы с минимальным штатом работников, обеспечивавших бесперебойное движение информационных потоков, вносили свой важный вклад в управление миллионами подданных британской короны.

Благодаря мощи технологий и бюрократической машины расстояние, некогда бывшее врагом, с которым приходилось сражаться, превратилось для Британской империи в ценное преимущество. Вместо того чтобы бросать вызов власти, оно стало рассматриваться как знак ее могущества. Крошечное почтовое отделение на индийской чайной плантации на берегу речушки, в которой мирно плескались слоны, при ближайшем рассмотрении обнаруживало тянущийся от него провод – свидетельство гордого статуса узла в глобальной сети имперского правления и контроля. Поскольку официальные газеты и журналы любили публиковать подобные фотографии, расстояние стало символом Британской империи – великой мировой державы, над которой никогда не заходит солнце.